понедельник простился с целым состоянием в Гудвуде, а сегодня поставил на двух лошадей, которые пришли в самом хвосте. Старик Лансер — он работает на Джо Гликштейна — Честный Джо, слышали, может? Он держит ларьки на всех ипподромах.
Я кивнул.
— Так вот. Старик Лансер поимел сегодня с этого Анджело тысячу наличными. Тот ставил на Покет Хэндбука, а тот не пришел бы первым, даже если бы стартовал вчера. В смысле, у этого мужика точно шариков не хватает. Если он играет по системе Лайэма О'Рорке, то я педераст!
Я смотрел, как он пьет свое пиво, и был в отчаянии. Этот кретин Анджело не может получить удовлетворительных результатов! Наверняка он отвечает на некоторые вопросы наугад, вместо того чтобы искать их в каталогах.
Ленится выполнять тяжелую работу и думает, что компьютер все за него сделает! Но ведь компьютер не может дать совет, не может объяснить, что, если дать пару неверных ответов, это нарушит весь тонко рассчитанный баланс и исказит конечный результат! Анджело — дурак, болван, тупица! А ведь он решит, что это моя вина.
— Говорят, его папаше это надоело, — сказал Тэфф.
— Кому-кому?
— Папаше этого Анджело. Старому Гарри Гилберту. Говорят, он содержал залы для игры в лото и неплохо зарабатывал, пока его не прихватило.
— Как это — прихватило?
Тэфф поднял загорелое, обветренное, морщинистое лицо от своей кружки.
— Артритом, я думаю. Во всяком случае, ходить он почти не может. Он иногда бывает на скачках и ездит в инвалидной коляске, а денежки-то его.
Только тут меня осенило: я вспомнил, как на той неделе в Донкастере Анджело сунул программку какому-то старику в коляске. Так это был его отец!
Все такой же снисходительный, все так же поддерживает своего великовозрастного сынка, все так же платит за него… Я поблагодарил Тэффа за информацию.
— А что тебе до этого Анджело? — спросил он.
— Они когда-то давно не ладили с моим братом.
Он покивал, глянул на часы, залпом дохлебал свое пиво, сказал, что оставил секретаря выдавать дневные выигрыши и что предпочел бы проследить за этим делом лично.
— Удачный был денек, — весело сказал он, — оба фаворита сошли с дистанции!
Я поехал домой, забрав по пути Касси, которая ждала меня в больнице после очередного осмотра.
— Гипс снимут только на той неделе! — пожаловалась она. — Я просила снять его сейчас, а они не хотят!
Рука под гипсом к тому времени отчаянно чесалась, надпись «Берегись тигров!» почти стерлась, Касси настаивала, что чувствует, как рука совершенно срослась, и считала себя уже здоровой.
Мы снова ездили на торги. Мне уже казалось, что я провел всю жизнь около аукционного круга, а у Люка теперь появилось двадцать восемь жеребят, которых он еще не видел. Я подписал чеков от его имени почти на два миллиона фунтов, и эти чеки уже начинали мне сниться по ночам. Теперь оставалось только утро субботы, и ничего особенного не ожидалось, если верить каталогу — ярмарка доживала последние часы после недели бурных торгов. Я, по своему обыкновению, приехал на торги очень рано и без долгих раздумий купил по дешевке первый лот этого дня: неопределенного вида темно-гнедого жеребчика, чья родословная выглядела куда более многообещающей, чем его журавлиные ноги. Кто бы в то туманное осеннее утро мог предвидеть, что это и есть принц, который станет родоначальником династии! А ведь в конце концов так оно и вышло. Но когда я выписывал чек и отсылал жеребенка через дорогу, в конюшню Морта, голова у меня была занята совсем не им, а разговором, который состоялся у нас с Джонатаном накануне вечером.
— Я хочу поговорить с отцом Анджело, — сказал я. — Ты не помнишь, где он живет?
— Помню, конечно! В Уэлин-Гарден-Сити. Погоди минутку, сейчас найду точный адрес.
Пауза.
— Вот, пиши. Пембертон-Клоз, дом семнадцать. Хотя, конечно, он мог и переехать. И не забудь, Вильям, что он будет совсем не рад тебя видеть. Я слышал, что после того, как Анджело посадили в тюрьму, он грозился мне всячески отомстить. Только я скоро уехал, и он так и не собрался перейти от слов к делу.
— Похоже, Анджело живет на его деньги, — сказал я.
— Вполне вероятно.
— Анджело перевернул вверх дном всю эту систему. Он проиграл кучу отцовских денег, а обвиняет во всем меня. Похоже, грядет новое извержение вулкана, и вся лава опять полетит в мою сторону.
— Вот зараза!
— Это уж точно. Слушай, а как избавиться от чудовища, которое уходить не желает? Нет, не надо, не отвечай. Все, что мне приходит в голову, это упечь Анджело в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И тогда мне придется устроить это так, чтобы он не знал, кто это сделал. И вообще, честно ли это?
— Устроить провокацию? Заставить его совершить преступление?
— Ну, примерно так.
— Нет, это все-таки нечестно.
— Вот я и боялся, что ты так подумаешь.
— Понимаешь, для того, чтобы его действительно засадили на всю оставшуюся жизнь, надо, чтобы он совершил как минимум убийство. А иначе со временем его снова выпустят, и он окажется на свободе и еще злее прежнего. А не будешь же ты подсовывать ему живого человека?
— М-да, — сказал я, — пожалуй, это и впрямь невозможно. Значит, выход остается один: сделать так, чтобы Анджело разбогател. Так что надо попробовать уговорить его папеньку, чтобы он ему в этом помог.
— Его папенька — старый змей, не забывай об этом.
— Его папенька сидит в инвалидной коляске.
— Да ну? — Джонатан, похоже, удивился. — Ну, все равно. У змей ведь тоже ног нет…
Я рассчитал, что днем в субботу Анджело все еще будет болтаться среди букмекеров на ипподроме в Ньюбери, а его отец, возможно, останется дома, поэтому после обеда я поехал в Уэлин-Гарден-Сити, оставив Касси бродить по дому с метелкой и непривычно домашним видом.
В доме номер семнадцать на Пембертон-Клоз жил теперь не Гарри Гилберт, а торговец скотом, его разговорчивая жена и четверо детишек, которые носились по саду на роликовых коньках.
— Гарри Гилберт? — спросила женщина, держа в руках корзинку с увядшими розами. — Он из-за своей болезни не мог пользоваться лестницами. Он себе выстроил коттедж с пандусами.
— А где, вы не знаете?
— Как же не знаю? Рядом с полем для гольфа. Он ведь очень любил играть в гольф, бедняга. А теперь сидит у окошка и смотрит, как играют другие. Мы ему часто машем рукой, когда играем.
— У него артрит? — спросил я.
— Господи, что вы! Нет, конечно, — она сделала сочувственную гримаску. — У него рассеянный склероз. Он им давно болел. Мы видели, как ему с каждым годом становится все хуже. Мы сами жили за четыре дома отсюда, но нам всегда очень нравился этот дом. Поэтому, когда он стал его продавать, мы его купили.
— А вы не подскажете, как его найти?
— Конечно! — Она выдала мне точные и краткие указания. — Только ни в коем случае не говорите с ним о его сыне.
— Сыне? — переспросил я.
— Ну да. Его единственный сын сидит в тюрьме за убийство. Это был такой удар для бедного старика! Так что не говорите о сыне, это его расстраивает.
— Спасибо, что предупредили, — сказал я. Она кивнула, улыбнулась от чистого, незамутненного
