Приятная новость, прозвучавшая из уст Ронни, изрядно приободрила меня, и, хотя это могло показаться нелогичным, на Бахромчатом я чувствовал себя значительно уверенней, чем на Дрифтере.
Это только начало…
Сосредоточиться.
Бахромчатый был моложе, резвее и норовистее, нежели Дрифтер; классическая музыка сменилась залихватским роком. Пока Бахромчатый гарцевал на месте, осваиваясь со своим новым, более тяжелым седоком, я подобрал поводья и на пару дырочек удлинил стремена.
— Там внизу вам нужно будет взять три препятствия, — напутствовал меня Тремьен. — Преодолевайте их на оптимальной скорости и с наиболее выгодной позиции. Помните, что это не реальные скачки, а тренировка. Простой галоп вполсилы. Боб Уотсон составит вам компанию. Бахромчатый достаточно хорошо выполняет прыжки, но любит, чтобы им управляли. Если вы вовремя не дадите ему сигнал к прыжку, он будет колебаться. Не забывайте также, что это вы тренируете лошадь, а не наоборот. Все готовы?
Я кивнул.
— Тогда вперед.
По поведению Тремьена я не заметил какой-либо озабоченности тем обстоятельством, что его половинная доля оказалась в моих неопытных руках, и всячески пытался убедить себя в заурядности стоящей передо мной задачи: дескать, три быстрых прыжка через элементарные препятствия, к тому же и не в новинку мне проходить испытания на мои жокейские способности. На моем счету было уже достаточное количество прыжков, но до сих пор мне ни разу не доводилось исполнять этот прием в седле настоящей скаковой лошади и ни разу я не был так озабочен тем, что из этого выйдет. Сам того не ведая, я прошел путь от неуверенности первых дней моего пребывания здесь до сильного, осознанного желания очутиться у стартового ограждения — в любом месте, на любом ипподроме. Признаться, я завидовал Сэму и Нолану.
Боб дожидался меня у старта на своем гарцующем скакуне. Обе наши лошади, предчувствуя, что им предстоит прыгать, были возбуждены и сгорали от нетерпения.
— Хозяин сказал, чтобы вы скакали по ближней к нему стороне дорожке, — коротко заметил Боб. — Он хочет лучше вас видеть.
Я кивнул, во рту слегка пересохло. Боб умело заставил своего жеребца занять позицию, молча, глазами, спросил о готовности и пустил свою лошадь ускоренным галопом. Бахромчатый спокойно и уверенно занял положение рядом — скакун честно и с удовольствием отрабатывал свой хлеб.
Первое препятствие. Рассчитай дистанцию… дай команду Бахромчатому замедлить шаг… Команду я дал чересчур поспешно, тот немедленно среагировал, и нам пришлось брать препятствие почти с места. Боб был уже далеко впереди нас.
Проклятье, подумал я. Проклятье.
Второе препятствие. Его я осилил более успешно. За три маховых шага до прыжка я подал команду и почувствовал, что лошадь вовремя оторвалась от земли. Доверие ко мне со стороны Бахромчатого было в некоторой степени восстановлено.
Третье препятствие. Я чрезмерно положился на инстинкт лошади, поскольку никак не мог рассчитать правильно дистанцию. Никак не мог решить, где следует убыстрять шаг, а где уменьшать. В итоге я вообще не подал никакой команды, и мы еле-еле перелетели через барьер, причем Бахромчатый изломал копытами все деревянные рамки, я же сполз куда-то ближе к холке… все шиворот-навыворот.
Я доскакал до конца тренировочной дорожки, и мы с Бобом потрусили к тому месту, где нас ждал Тремьен с биноклем в руке. Я не смотрел на Боба: не хотел видеть его неодобрительного взгляда, потому что был уверен, что сделал все паршиво.
Тремьен поджал губы и не высказал своего конкретного мнения. Вместо этого он сказал:
— Вторая попытка, Боб. Вперед.
Мы вновь поскакали вниз к тренировочной дорожке и начали все сначала.
На сей раз мне удалось сжать себя в кулак, и Бахромчатый до самого конца дорожки держался вровень с жеребцом Сэма. Теперь я уже не чувствовал себя таким потерянным, я освободился от внутреннего напряжения и как бы вновь родился. Тем не менее я отдавал себе отчет в том, что эта моя повторная успешная тренировка не идет ни в какое сравнение с проездкой с участием Сэма, которого я лично лицезрел в седле.
Тремьен не проронил ни слова до тех пор, пока «лендровер» не вкатил на конюшенный двор, и только тогда он позволил себе осведомиться, доволен ли я тем, что сегодня сделал. С одной стороны, несомненно, доволен, с другой — не совсем. Единственный вывод, который я для себя определенно сделал, — это то, что утвердился в своем желании участвовать в скачках.
— Я буду стараться и научусь, — уверенно ответил я.
Тремьен промолчал.
Когда мы зашли в дом, он прямиком отправился в контору, откуда до меня доносилось его ворчание, что, дескать, когда у Ди-Ди выходной, найти там ничего невозможно; вскоре он появился в столовой, разложил передо мной на столе лист бумаги и распорядился, чтобы я поставил на нем свою подпись.
Я увидел, что это не что иное, как заявление, содержащее просьбу на выдачу допуска к участию в скачках любителей. Ни слова не говоря, видимо подавившись своей радостью, я с дурацкой улыбкой на лице подписал этот документ.
Тремьен хмыкнул и утащил бумагу назад в контору, но тотчас же вернулся и сказал, чтобы я прекращал свою работу и готовился к поездке на скачки в Ньюбери, естественно, если я ничего не имею против. Он сообщил, что с нами поедет Мэкки, а по пути мы захватим Фиону.
— Скажу откровенно, — добавил он, разъясняя мне суть дела, — ни та ни другая не желают ехать без вас. Гарри тоже хочет, чтобы вы поехали, и… ну… мне бы тоже этого хотелось.
— Тогда не может быть никаких разговоров.
— Вот и хорошо.
Он вновь исчез, а я после секундного размышления зашел в контору и набрал номер телефона Дуна в полицейском участке. Мне ответили, что он выходной и что я могу сообщить свою фамилию и передать для него информацию.
Я сообщил свою фамилию.
— Спросите его, — сказал я, — почему доски, упавшие в воду, же всплыли.
— Э-э… повторите, пожалуйста, ваш вопрос, сэр.
Я повторил и получил весьма скептическим тоном высказанное подтверждение, что мой вопрос принят.
— Все правильно, — сказал я. — Не забудьте передать.
В Ньюбери Нолан на Фионином жеребце по кличке Принципиальный проиграл целый корпус своему сопернику и пришел к финишу вторым. Сэм выступил в двух заездах на лошадях Тремьена и в обоих проиграл, правда, потом пришел к финишу первым, но уже на лошади другого тренера.
— Когда-нибудь наступит и для нас счастливый день, — философски изрек Тремьен.
По дороге на скачки Фиона рассказала нам, что Гарри звонили из полиции и сообщили, что его машина была найдена на автомобильной стоянке в Ридинге.
— Они сказали, что машина в порядке, но им надо хорошенько обыскать ее в поисках ключей к разгадке. Я до сих пор не встречала никого, кто бы сказал «искать ключи», но эти сказали именно так.
— Они говорят точно так же, как пишут в своих блокнотах, — кивнул Тремьен.
С автомобильной стоянки в Ридинге можно отправиться в кругосветное путешествие. Вот уж действительно скала в метафорическом плане, подумал я. Сценарием явно предусматривалось исчезновение подозреваемого, а не инсценировка самоубийства. Естественно, не воскресни Гарри из мертвых, то и машина бы не появилась.
На устах ипподромных завсегдатаев была одна тема для разговоров — скандал на вчерашнем банкете, устроенном в честь Тремьена; в основном это были домыслы и пересуды падких на сенсации сплетников, которые черпали информацию из искаженных и приукрашенных газетных сообщений.
Тремьен мужественно и философски реагировал на шутки, довольный отсутствием какого-либо расследования и вообще замечаний со стороны жокей-клуба; даже пресловутой фразы о том, что
