— Не надейся, что я об этом не думал, — сказал Бобби. — Но мы бы все равно проиграли.
Я кивнул. Жокей-клуб заносит владельца в список штрафников, если он задолжал за три месяца или более. Если владелец вернет долг, его вычеркивают из списка. Но, увы, клуб учитывает только основные расходы на содержание и тренировку. А плата ветеринару, кузнецу, перевозка лошадей… А ведь Бобби уже давно оплатил все эти расходы, и штрафной список ему их не возместит.
— И с чего это он вдруг так заторопился забрать своих лошадей? — спросил я.
— Да для него наши проблемы — просто предлог! — воскликнула Холли.
Бобби кивнул.
— Он уже выкинул такую штуку по меньшей мере с двумя тренерами. Задолжает уйму денег, а потом в один прекрасный день тренер приходит и обнаруживает, что лошади исчезли. А потом Грейвс оплачивает только расходы на содержание, чтобы его не внесли в штрафной список, а лошадей у тренера уже нет, и деньги он может получить только через суд, а дело, как правило, того не стоит, и Грейвс выходит сухим из воды.
— Слушайте, а зачем вы вообще с ним связались? — спросил я.
— Мы тогда не знали, что он за птица, — мрачно сказала Холли. — И потом, не могли же мы просто так взять и отказать человеку, который отдает нам двух своих лошадей!
— Да, конечно.
— И вообще, — продолжала Холли, — Джермин — это еще семечки. Хуже всего — торговец кормами.
— Да отдайте ему чек Грейвса!
Холли обрадовалась, но Бобби засомневался.
— Наш бухгалтер ужасно ругается, когда мы делаем такие вещи.
— У вашего бухгалтера нет тридцати голодных лошадей, которые с упреком смотрят ему в глаза.
— Двадцати девяти, — уточнила Холли.
— Двадцати семи, — вздохнул Бобби, — Грейвс-то своих заберет.
— Это с теми тремя непроданными жеребятами? — спросил я.
— Да.
Я потер переносицу. Двадцать четыре лошади, за которых платят, — с этим жить очень даже можно, хотя во времена деда Бобби на конюшне стояло и по сорок. К тому же на носу был период зимнего затишья — Бобби тренировал лошадей только для гладких скачек, — так что расходов будет меньше.
Правда, это означает, что они до марта больше не будут выигрывать призов, но зато и проигрывать не будут.
В гладких скачках зима — спокойное время, время отдыха, отпусков, ремонта конюшен и объездки жеребят — и проданных, и непроданных.
— Сколько у вас долгов, кроме того, что вы задолжали за жеребят? — спросил я.
Я не ожидал, что Бобби мне скажет. Он и правда поколебался, но потом все же ответил. Я поморщился.
— Но мы заплатим! — сказала Холли. — В свое время мы непременно заплатим! Мы же всегда расплачиваемся!
Бобби кивнул.
— А с жеребятами так нехорошо вышло! — горячо продолжала моя сестра.
— Один из наших владельцев сказал Бобби, чтобы тот купил для него одного из жеребят, и разрешил поднять цену до пятидесяти тысяч. Бобби жеребенка купил, а потом этот владелец позвонил и сказал, что очень извиняется, но жеребенка взять не может, потому что у него денег нет. А если мы выставим его на следующем аукционе, мы много потеряем. Так всегда бывает. Люди решат, что с ним что-то не в порядке.
— Может быть, мне удастся продать его нескольким владельцам, — сказал Бобби. — Разделю цену на двенадцать частей… Но на это нужно время.
— Ну, банк вам время даст! — сказал я.
— Как бы не так! Наш банкир в панике из-за этой проклятой статейки.
— Что, и ему тоже подбросили эту газетенку?
— И ему тоже, — мрачно кивнула Холли. Я передал Бобби слова лорда Вонли о том, что в газету сообщил кто-то из своих, у кого есть на него зуб.
— Да, но кто? — спросил Бобби. — У нас ведь действительно нет врагов. — Он покосился на меня с беззлобной усмешкой. — В свое время я решил бы, что это кто-то из Филдингов.
— Более чем возможно.
— Дедушка?! — воскликнула Холли. — Не может быть! Конечно, он меня так и не простил, но он не мог… ведь правда не мог, Кит?
Мы подумали о старом упрямом грубияне, который до сих пор держал целую конюшню лошадей в полумиле отсюда и каждое утро орал на поле на своих несчастных конюхов. В свои восемьдесят два года он по-прежнему оставался крепким, жилистым человеком, искусным интриганом, который сожалел лишь о том, что деда Бобби больше нет в живых и не с кем состязаться в хитрости.
Конечно, старый Филдинг был не менее старого Аллардека возмущен этим немыслимым браком, но он воспитал нас с Холли и по-своему любил нас. Я не мог поверить, что он способен попытаться разорить свою внучку. Разве что он впал в маразм от старости — такое, к сожалению, случается.
— Надо сходить к нему и спросить, — сказал я.
— Что, прямо сегодня? — Холли взглянула на часы. — Он, наверно, уже спит. Он же рано ложится.
— Утром схожу.
— Мне не хочется, чтобы это оказалось делом его рук, — сказала Холли.
— И мне не хочется.
Мы некоторое время посидели за кофе. Наконец я сказал:
— Составьте список всех людей, про которых вы знаете, что им подсунули это «Знамя» с выделенной статьей. Завтра попробую зайти кое к кому. По крайней мере, к тем, кого застану в воскресенье.
— Чего ради? — спросил Бобби. — Надеешься, что они передумают? Не надейся. Я уже пробовал. Они говорят, что им нужны деньги, причем немедленно. Люди привыкли верить тому, что пишут в газетах. Даже если это вранье.
— М-да, — сказал я. — Но я не только собираюсь лишний раз заверить их, что им заплатят. Я хочу узнать, не видел ли кто-то из них, кто принес эту газету. Спросить, когда она пришла. Короче, восстановить точную картину.
— Ладно, — сказала Холли. — Список мы составим.
— А потом, — сказал я, — надо вычислить, кто мог знать, с кем вы имеете дело. Кто мог составить такой же список. Хотя, конечно, — задумчиво продолжал я, — эту же газету могли получить и десятки других людей, которым вы ничего не должны.
— Я не знаю, — сказала Холли. — Мы об этом не думали.
— Ничего, завтра выясним.
Бобби зевнул.
— Почти всю ночь не спал, — пояснил он.
— Да, Холли мне говорила.
Снаружи внезапно послышался звон, резкий и настойчивый. Быть может, мертвого он и не разбудил бы, но лошадей в денниках разбудил наверняка.
— О господи! — Бобби вскочил на ноги так резко, что опрокинул стул.
— Он вернулся!
Мы высыпали во двор, готовые схватить Джермина Грейвса на месте преступления, похищающим своих собственных лошадей. И действительно обнаружили совершенно ошалевшего человека, отворившего дверь денника, да так и застывшего на месте. Только это был не Джермин Грейвс, а Найгель, старый главный конюх Бобби. Он включил свет в пустом деннике и повернулся к нам. Свет подчеркивал глубокие вертикальные морщины на его обветренном лице.
— Сути исчез! — встревоженно воскликнул он. — Сути исчез, хозяин! Я его сам кормил в полшестого и
