– И куртка?
– Я купила ее как рождественский подарок.
Вот в чем дело. Не самый подходящий момент для такого открытия.
– Я не подарила ее, – заметила она, помолчав, будто приняла какое-то решение.
– Почему?
– Не подходит для респектабельной жизни в престижном пригороде. Вместо нее я подарила булавку для галстука.
– Она больше подходит, – сухо согласился я.
– Прощальный подарок, – спокойно сообщила она.
– Прости. – Я понимал, что для нее это нелегкое решение.
Она глубоко вздохнула:
– Ты сделан из железа, Роб?
– У меня чувства из железа.
Такси мчалось на большой скорости.
– Мы с трудом нашли тебя, – поменяла она тему разговора. – Понимаешь, оказалось, это большой район.
Спина и плечи ужасно болели, я сидел, прислонившись к твердой спинке, и от этого боль становилась сильнее, Я пересел на пол и положил голову и руки на колени Джоанны.
Я привык падать, вылетая из седла, особенно во время первого сезона, когда был еще неопытным жокеем, а лошади мне доставались самые плохие. Редко на мне не бывало синяков и кровоподтеков, несколько раз я ломал небольшие кости, лошадь ударяла меня копытом, и раза два или три я ходил с вывихом суставов. Но эти мелкие неприятности не оставили следа на моем оптимизме и хорошем самочувствии. Казалось, что я, как и большинство других жокеев, родился со своего рода упругой конституцией, которая позволяет перенести удар копытом и быть снова в седле если и не на следующий день, то все же гораздо раньше, чем медики считают нормальным.
На практике я научился некоторым методам, как избавляться от болезненного состояния; главный из них заключался в том, чтобы не обращать внимания на ушибы и думать о чем-нибудь приятном. Но этой ночью проверенная система действовала не очень успешно. Например, она не действовала, когда в теплой комнате Джоанны я сидел в легком кресле и смотрел, как постепенно пальцы меняют цвет от изжелта- белого до грязно-угольного, потом от иссиня-красного до красного.
Джоанна настаивала, чтобы я сейчас же снял мокрые брюки и трусы и надел ее рейтузы, они были теплые, хотя и короткие. Было странно позволить ей раздевать меня, что она делала, как мать, ничего не говоря, и, с другой стороны, это казалось совершенно естественным, потому что в детстве нас купали в одной ванне, когда родители ездили в гости друг к другу.
Она разыскала аспирин в порошках, нашлось всего три пакетика, и я проглотил их. Затем она сварила черный кофе и заставила меня выпить, добавив немного бренди.
– Надо согреться, – лаконично заметила она. – Наконец ты перестал дрожать.
Как раз в этот момент пальцы начало пощипывать, и я сказал ей об этом.
– Очень больно? – спросила она, забирая пустой кофейник.
– Терпимо.
– Тогда побудь немного один.
Я кивнул, она унесла пустой кофейник и через несколько минут вернулась с полным для себя.
Пощипывание усилилось и перешло в жжение, потом появилось чувство, будто пальцы сдавливают в тисках, все туже и туже, боль становилась все острее, и мне казалось, что сейчас пальцы расплющатся под давлением. Но они оставались такими же, только медленно становились коричневато-красными.
Джоанна вытерла у меня со лба пот.
– Тебе лучше?. -Да.
Она улыбнулась, чуть-чуть добавив в улыбку нежности, от чего мое сердце с детства делало сальто- мортале.
Теперь руки будто вынули из тисков, положили на скамейку и ритмично били молотком. Ужасно. И продолжалось это слишком долго. Я опустил голову.
Она стояла передо мной с выражением лица, которое я не мог прочитать. В глазах у нее были слезы.
– Прошло? – спросила она, моргая, чтобы избавиться от них.
– Более-менее.
Мы оба поглядели на руки, которые теперь стали ярко-красными.
– А как ноги?
– Прекрасно, – ответил я. Их возвращение к жизни прошло почти безболезненно,
– Тогда я сейчас смою грязь со спины.
– Нет, – не согласился я. – Утром.
– Там много грязи.
