Или родственники. У тебя родственники есть?
– Нету никого.
– Значит, придется самой покупать. Хватит денежек-то?
– А сколько надо?
– Да тысяч пятнадцать. Поэтому продай все-таки иконку. А то похоронят под забором, извини, пожалуйста.
– Пятнадцать, говоришь? Столько у меня нет, – пригорюнилась Квашина.
– Ну, вот!
– Ничего, прикоплю – будут.
– Когда это ты прикопишь? А вдруг раньше помрешь?
– Не помру.
Корытников заглянул в темные глаза старухи:
– Это как? Ты сама, что ли, решаешь?
– Сама не сама, а все-таки... Потерпеть придется...
– Ну, ладно. Я добром хотел... Попить ничего не найдется?
– Козье молоко будешь?
– Буду.
Квашина вышла за молоком, а Корытников достал из портфеля икону. Она была другая, но зато размер – почти такой же. Слепая старуха не заметит. И ей-то какая разница? Она же Богу молится, а не иконам.
С этими благочестивыми мыслями Корытников заменил ею икону «О тебе радуется», сунул реликвию в портфель. Выпил с благодарностью козьего молока и пошел к машине – ночевать. Он бы прямо сейчас уехал, но не мог упустить возможности еще раз поговорить с Ниной, увидеть ее.
Утром он говорил с Ниной и видел ее, стоя у забора Стасовых.
– Слушай меня внимательно, Нина, Ниночка, Ниневия! Сугубо деловое предложение! Ты хочешь известности? Чтобы в журналах фотографии печатали, чтобы по телевизору показывали? Чтобы в тебя влюблялись все подряд? Хочешь? Только честно?
– Мне всех не надо.
– Хорошо, будут влюбляться те, кого надо. Хочешь или нет?
Нина задумалась. Корытников понял это как сог– ласие.
– Надо совершить поступок! Судьба любит решительных и смелых! Мы едем с тобой в город. Я снимаю тебе квартиру. Причем никаких посягательств с моей стороны, клянусь! Я обещаю, ты будешь зарабатывать не меньше двух тысяч долларов в месяц! Ты понимаешь, сколько это? И это только начало, а потом даже вообразить трудно! Поверь мне, я специалист, я из золушек королев делал, а уж из принцессы, извини, сам бог велел!
Нина все медлила. Не потому, что сомневалась. Просто ей предстояло сказать неприятную вещь человеку, а это всегда нелегко.
И вот, подняв свои печальные глаза, она виновато сказала:
– Я вам не верю.
– Это почему?
– Потому, что вы обманываете.
– Я?! Клянусь! Отдельная квартира – обещаю! Не две, а три тысячи в месяц – гарантирую!
– Да нет, это, может, и правда.
– А что неправда? Фотографии на обложках? Будут!
– И это правда. Все остальное неправда.
– А что еще остальное-то? Я больше ни про что не говорил!
– Говорить не говорили, но вы же понимаете, что я имею в виду.
И Корытников, конечно, понял. Но как об этом деревенская девочка догадалась? И он продолжал ее уговаривать.
Он продолжал ее уговаривать, а Кравцов с утра зашел к Квашиной. Спросил, не купил ли что Корытников.
– А кто бы ему продал? Уговаривал меня, сатана!
– Как вы его! – не позавидовал Корытникову Кравцов.
– Сатана и есть. Голос закрадчивый такой, в душу так и лезет. Прямо как у тебя, – неожиданно сказала Квашина. Без осуждения, а просто – сравнила.
Кравцов, осматривавший иконы, обернулся.
– У меня такой голос?
– Ну, не всегда. Иной раз нормальный. А иной раз – ну, чую, полез в душу, полез!
– Это я-то?
– Ты-то.
– И сейчас лезу?
– Сейчас вроде нет.
Кравцов невесело усмехнулся и вдруг пригляделся: возле одной из икон какая-то светлая полоска. И выше иконы – тоже полоска.
– Вы тут ничего не переставляли? – спросил он Квашину.
– Это еще зачем? Лет двадцать так стоят.
– Ясно...
Он выбежал из дома. Огляделся. Ага, машина Корытникова тут еще. И сам он стоит у дома Стасовых. Это хорошо.
Корытников в этот момент горячился:
– Нет, это просто с ума сойти! Ты ведь даже не представляешь, от какой судьбы отказываешься!
– Я не от судьбы, я от вас, – тихо сказала Нина.
– Чего такое? Ты, значит, так все поняла?
– Именно так.
– Напрасно! Я в этом смысле абсолютно бескорыстный человек! Жалко просто: такая красота – и никто не видит!
– Почему никто? Что тут, людей, что ли, нет?
– А разве есть?
Тут Корытников увидел приближающегося милиционера и спросил ехидно:
– Это, что ли, люди?
И пошел навстречу Кравцову.
И сунул уже руку в карман, чтобы достать бумажник, но Кравцов его опередил. Причем вид у него был какой-то странный. И фуражечка не на затылке, и глаза свежие, и общее выражение лица отнюдь не туповато-служебное. Просто совсем другой человек.
– Здравствуйте! Я вас не обидел вчера, случайно? – спросил Кравцов крайне вежливо. – Скверная привычка видеть в намерениях человека криминал. Издержки профессии, смотришь на каждого, так сказать, с уголовно-процессуальной точки зрения. Нонсенс, он же парадокс! А вы ведь всего лишь коллекционер, как я понял?
Корытников был сбит с толку.
– Именно, коллекционер! А вы-то кто?
– Странный вопрос! Мы ведь знакомились – и даже дважды.
– Не знаю, что вы изображаете и зачем, – наугад сказал Корытников, – но можете не стараться. Я трачу свое время и свои деньги, чтобы сохранить то, что темные люди выбрасывают. Сохранить – чтобы передать в музей!
– Зачем вы так сердитесь? – огорчился Кравцов. – Я ведь ни в чем вас не обвиняю! Кстати, посмотреть можно?
– Это еще зачем? У вас что, ордер на обыск?
– Какой обыск? Я просто интересуюсь. И молодежь интересуется! – Кравцов указал на Нину и на очень кстати подъезжающего на своем мопеде Вадика. – Вадик, остановись на минутку! – попросил он.
Вадик остановился, слез, подошел. Подошла и Нина. Корытникову стало совсем неуютно.
