верите!
Что ж, пошли посмотреть.
Но вот странное дело: в тех заборах, где недавно были ясно видимые заплаты из штакетника, появились на этих местах старые доски. Или вообще зияла пустота.
– Ладно! – сказал Лазарев и повел ко двору Савичева. Там не было ни пустоты, ни прорехи, забор однородно состоял из разнородных досок.
– Эй! – крикнул Лазарев. – Хозяин! Ты куда штакетник дел?
– Не понял вопроса!
Опыт недавнего общения с Савичевым говорил Лазареву: он только зря потеряет время.
– Ладно! – сказал он и повел всех к «Полю чудес». И там, между забором и оврагом, они увидели гору штакетника. Запачканный землей, частично поломанный, но, похоже, почти весь в наличии.
– Ничего не понимаю, – сказал Лазарев.
– Ничего не понимаю, – сказала Людмила, к которой заглянула в гости Липкина. – Кто-то Виталию чего-то наговорил... Глупость, честное слово!
– Дело не в Виталии! – напомнила Липкина.
– А в ком же?
– В Кравцове.
– Никакого в нем дела нет.
– Ты бы видела его глаза! – ужаснулась Липкина. – Просто ушибленные! Говорит будто бы по делу, а сам думает про свое!
– Мало ли о чем он думает. Смешно.
– Ты слушай! Мы с ним чаю попили, я вроде отвлеклась, начала про школу. Про тебя в ряду других. Сразу про дело забыл! Ушки стоечкой! Ясно тебе?
– Странно, – размышляла вслух Людмила. – Наверняка он в городе был другим. А я уж тем более, – усмехнулась она, многое и сразу вспомнив. – Воздух, что ли, тут такой...
– Можешь мне все сказать! – разрешила Липкина. – Во мне умрет, ты же знаешь! Что, врюхалась?
– Да нет, – пожала плечами Людмила.
– Врюхалась! – решила за нее Липкина. – Уж поверь мне. Это как химическая реакция. Хочешь не хочешь, а она происходит!
– Да ничего не происходит.
– Оно и видно! Ох, прямо и грустно на вас смотреть, и завидно! – вздохнула Липкина.
– Чему завидовать? Не сошлось ничего...
Не сошлись заборы у Савичева и Сироткина. Савичев взял сильно влево, к огороду Сироткиных, а Сироткин сильно вправо, к огороду Савичевых. И получилось, что если заборы мысленно продолжить, то между ними окажется широкая ничейная полоса. Сироткин, в отличие от жены, хромоватой и косоватой, мужик прямой, даже чересчур. Такие азартно и легко берутся за любое дело, но часто заводят его в тупик или, как вот сейчас, в сторону. А переделывать не умеют, да и претит это их прямой натуре. Главное же – азарт пропадает. И они чешут в голове, глядя с тоской на сомнительный результат, и не понимают, как быть.
Савичев живет по-другому. Он, когда попадает в трудное положение, предпочитает его спокойно осмыслить. Поэтому он взял бутылочку из своих запасов, стаканчик, огурцов, хлеба, кусок колбасы. Сел в тени, выпивает, закусывает. Видеть этот процесс и не участвовать в нем нормальному и здоровому человеку нелегко. Сироткин оглянулся на дом и решился нарушить молчание. Тем более что повод и предмет обсуждения серьезен, в состоянии любой вражды двум мужикам поговорить о нем незазорно, он, как на нейтральной полосе цветы, если вспомнить песню, тоже абсолютно нейтрален.
– Нового нагнал? – спросил Сироткин, издали оценивая взглядом прозрачность жидкости.
– Восемь литров вышло, – сказал Савичев без хвастовства.
– Прилично... А у меня кончился... Не продашь?
Савичев подумал и отказал.
– Лишнего не имею.
– Ну и не надо. Денег у меня все равно нет. – Сироткин отвернулся.
Посмотрел на лес, на речку, на свой дом, на небо. Но ни лес, ни речка, ни дом родной и даже небо не показались ему милы. Поэтому он уставился в землю. И земля навела его на мысль:
– А за метры?
– Какие метры?
– Ну, на метр твой забор подвинем в мою сторону – литр!
Савичев мысленно примерил количество метров между заборами.
– Много. Пол-литра хватит.
– Маловато... Тогда по шагам. Пол-литра – шаг.
– Шаг меньше метра! – возразил Савичев.
– Так и пол-литра меньше литра!
Савичев поскреб подбородок.
– Ну, давай попробуем.
Они начали считать. Шагов Савичева вышло семь, шагов Сироткина пять. Сошлись на шести.
– Давай переставим, пока бабы не пришли! – предложил Савичев.
– Подкрепиться бы. Все равно договорились.
– Ну, давай подкрепимся. Только недолго – темнеет уже.
Через час совсем стемнело, и Липкина приступила к выполнению плана, который давно задумала. Позвав Мурзина, который очень уважал ее, она объяснила ему, что нужно сделать:
– Ты провод протяни с моей стороны, а проволоку кое-где туда выставь, сквозь шели. А то козы ее совсем одолели, даже сквозь забор объедают все! Пусть их током шибанет!
– Переходник бы нужен, трансформатор, – технически рассудил Мурзин. – А то пущу все двести двадцать вольт, а подойдут не козы, а Нюра.
– И пусть! – согласилась Липкина, но тут же спохватилась: – Нет, так не надо. Сидеть еще из-за такой дуры. Давай этот свой переходник. Козе-то хватит?
– До смерти не убьет, а напугает. А может, и убьет. Это, Мария Антоновна, вообще загадка. Кому-то и сто вольт хватит, а я три раза по триста с лишним ловил. И ничего.
– Лучше бы до смерти, – пожелала Липкина. – Одну козу, больше не требуется.
– Это уж как выйдет. – Тут Мурзин замялся. Уважать он Марию Антоновну уважал, но и помнил, что есть все-таки закон и порядок. Поэтому уточнил:
– Говорите, Кравцов за вас?
– Да он мне кум почти! – горячо сказала Липкина. – Я его с Людмилой Ступиной фактически сосватала! Вот-вот поженятся благодаря меня, а ты сомневаешься! Он мне по гроб жизни благодарен! Так что – действуй! И возись скорей, ночи-то короткие!
Ночи в Анисовке летом короткие. Хотелось сказать – как везде, но вспомнилось, что существуют северные края, где ночей иногда фактически совсем нет. Анисовка же в той срединной России, где все идет обычным порядком.
То есть этот обычный порядок может кому-то показаться необычным, но это уж кто к чему привык.
Утром Нюра увидела курицу, которая предсмертно трепыхалась у забора. Подошла, обнаружила провод. Дотронулась до курицы, и ей показалось что ее слегка чем-то укололо.
– Так, значит? На убийство уже готова? – Нюра огляделась и увидела Синицыну. И завопила что есть мочи: – Умираю! Убили! Кто-нибудь!
Синицына тотчас же оказалась рядом:
– Что случилось, Нюра?
Нюра, оседая на землю, вымолвила:
– Током... Ток пропустила Липкина, чтобы меня убить! Как в фашистском концлагере, сволочь старая! Ох, умираю... Помоги встать, баба Зоя!
– А меня не дернет?
