они проводили, опустив руки по локоть в горячую воду, мыли кастрюли и сковородки. Обычно в «Торбе» их было двое, но частенько один из них вдруг покидал кухню и больше не возвращался. Только что был, а тут раз, и его нет. Уходил, даже не попрощавшись. В настоящее время у нас работал мужчина лет пятидесяти, отец которого приехал в Англию в 1940 году, чтобы сражаться с нацистами. У него были непроизносимые польские имя и фамилия, со множеством «пш» и «бж», но чисто эссекский выговор. Работал он около года, гораздо дольше, чем многие, но держался особняком и редко общался с другими сотрудниками.
Второго кухонного рабочего звали Яцек (произносилось это имя как «Йачек»), появился он три недели назад и, похоже, еще не научился как следует оттирать сковородки. Из местного центра по трудоустройству нам в основном присылали таких, как он: от двадцати пяти до тридцати лет, уроженец страны, недавно вступившей в Европейский Союз. Английского он практически не знал, но каждую неделю ему удавалось попросить меня помочь в отправке денег жене и малютке-дочери, которые еще оставались на родине. Жизнь в Англии ему очень даже нравилась, он постоянно улыбался и что-то напевал себе под нос, благоприятно влияя на общую атмосферу на кухне, особенно в последнюю неделю, когда над нами сгустились тучи. Теперь же он стоял перед Карлом, опустив голову, словно прося прощения. Яцек часто кивал, но я не сомневался, что большую часть тирады Карла он не понимает. И уж конечно, не мог оценить сарказм. Я его жалел: оказаться так далеко от дома, в незнакомой среде, плюс разлука с женой и дочерью.
«Достаточно», — одними губами показал я Карлу, поймав его взгляд. Работал Яцек усердно, и мне не хотелось его потерять, тем более что эти двое кухонных рабочих, похоже, ладили друг с другом и не увлекались спиртным, а подобное среди представителей этой профессии случалось довольно часто.
Карл остановился на полуфразе и взмахом руки отпустил проштрафившегося. Когда Яцек проходил мимо меня к раковинам, я ему улыбнулся. Он подмигнул и улыбнулся в ответ. «Умный парень, — подумал я, — пожалуй, он может быть не только кухонным рабочим».
Субботний вечер показал, что в «Торбу» возвращается привычная жизнь. И пусть ресторан заполнился только на две трети, и в баре, и в обеденном зале царили веселье, то есть ужасы прошедшей недели хоть временно, но забылись.
Джордж и Эмма Кейли с двумя гостями прибыли ровно в половине девятого, сели за привычный столик и, похоже, хорошо провели время. Никто не упомянул о моем разговоре с Джорджем на похоронах, а когда они уходили, Эмма повернулась ко мне, чтобы сказать:
— Увидимся в субботу, как и всегда.
— На шестерых? — спросил я.
— Считай, что да. В пятницу дам знать.
— Отлично, — улыбнулся я в ответ.
— Ты еще не выяснил, чем все отравились на прошлой неделе? — спросила она. На лице Джорджа отразился ужас. Бестактность жены его просто поразила.
— Скорее нет, чем да. Но у меня есть основания подозревать, что в еду что-то подсыпали.
— Что? — спросила Эмма.
— Точно пока сказать не могу. — Потом я задался вопросом, только ли смущение заставило меня воздержаться от упоминания недоваренной фасоли. — Пока я стараюсь понять, каким образом это что-то попало в еду.
— Ты, разумеется, не хочешь сказать, что это сделали сознательно.
— Этот тот самый вывод, к которому я пришел.
— Мне кажется, это фантазия, — вставил Джордж.
— Вам — возможно, но что думать мне? Представьте себе, Джордж, что ваша лошадь в тренировочных заездах неслась, как ветер, а на скачке плелась, словно обозная кляча. И последующий анализ показал наличие некой субстанции, которая самым негативным образом повлияла на резвость лошади. Если вы абсолютно уверены, что не давали эту субстанцию лошади, чтобы сбить ее с хода, тогда вам не остается ничего другого, как прийти к заключению, что эту субстанцию дал лошади кто-то еще. Здесь тот самый случай. Я точно знаю, что не клал в приготовленные мною блюда ничего такого, что могло вызвать у людей пищевое отравление, но анализы показали наличие отравляющего вещества, следовательно, кто-то положил его в одно из блюд. А вот это, я уверен, могли сделать только сознательно. И могу заверить вас, я намерен выяснить, кто это сделал.
Я подумал, что не стоило мне говорить им так много, но они поддержали меня, тогда как другие бросили, вот я и чувствовал себя в долгу.
— Этот человек оказал нам большую услугу, — заметила Эмма.
— В каком смысле?
— Нас приглашали на ленч, где взорвалась бомба, — объяснила она. — Мы не пошли только потому, что провели жуткую ночь. Нам чертовски повезло! Хотя, должна признать, в субботу утром я ужасно на тебя злилась. — Она ткнула пальцем мне в грудь. — Очень хотела побывать на «Гинеях». Не побывала, зато осталась жива. — Она улыбнулась. — Так что я тебя прощаю.
Я улыбнулся в ответ, потом накрыл ее руку своей.
— Тогда все у нас хорошо. — Мне нравится флиртовать с посетительницами моего ресторана, которые годятся мне в матери. Для бизнеса это только в плюс.
— Пошли, Эмма, — нетерпеливо позвал Джордж. — Нам пора. Питер и Таня ждут. — Он махнул рукой в сторону гостей, которые терпеливо стояли у входной двери.
— Хорошо, Джордж, — раздраженно бросила она. — Уже иду. — Вытянулась во все свои пять футов и три дюйма рядом с моими шестью футами для поцелуя. Я, понятное дело, с готовностью наклонился. — Спокойной ночи, спокойной ночи. Прекрасный был вечер.
— Спасибо, что пришли, — говорил я на полном серьезе.
— Можешь всякий раз травить нас, если этим будешь спасать нам жизнь, — улыбнулась она.
— Благодарю. — С другим ответом я не нашелся.
Джордж переминался с ноги на ногу.
— Пойдем, дорогая. — В голосе слышались командные нотки. Эмма со вздохом подчинилась. Я наблюдал через окно, как вчетвером они садятся и уезжают на новеньком, дорогушей модели, «Мерседесе».
Итак, я уже знал троих, кого в субботу ждали на ленч в ложах, где прогремел взрыв, но они не пришли, отравившись за пятничным обедом. Бедный Нейл Дженнингс хотел быть там с Элизабет, но вот Кейли определенно не хотели. Теперь радовались тому, что отравились. Получалось, что и в этом кошмарном для меня событии было что-то хорошее.
Поскольку трети посетителей мы все-таки недосчитались, остальных обслуживали чуть быстрее, чем обычно, так что последний столик опустел около одиннадцати. Раньше выпадали субботы, когда мы разливали портвейн и бренди и после полуночи, раз или два поздние гости засиживались и до часа ночи, прежде чем я выпроваживал их.
Я сидел за столом в кабинете и надеялся, что худшее уже позади. Если бы мне удалось подавить в зародыше судебный иск и доказать мою непричастность к фасоли, которой отравились гости на пятничном обеде, «Торба» вновь обрела бы прежнюю популярность, по крайней мере, на несколько месяцев, оставшихся до моего переезда в Лондон. Увы, надежды мои не сбылись.
Я посмотрел на часы. Четверть двенадцатого. «Пора домой, — подумал я. — Наконец-то вечер удался».
Зазвонил телефон. Я снял трубку.
— Алло. Ресторан «Торба».
Мне ответило молчание.
— Алло, — повторил я. — Ресторан «Торба». Чем я могу вам помочь?
— Почему вы сказали мне, что продаете глазированную посуду?
— Э… — У меня отнялся язык, я не знал, что и сказать.
— Ну? Я жду.
— Не знаю почему, — промямлил я.
— Вы чертов идиот или как?
