– Не будучи согласной… – Я сбиваюсь, но откашлявшись, продолжаю: – С тем, что мой супруг несет ответственность за какие бы то ни было средства, причитавшиеся вашему фонду, я тем не менее хотела бы, в качестве жеста доброй воли, сделать для вас пожертвование. Принимая во внимание мое нынешнее положение, это пожертвование будет меньше, чем мне бы хотелось, – примерно в размере двадцати тысяч фунтов. – Я поднимаю взгляд на Шварца и мне кажется, что в его глазах горит огонек враждебности. – В последующие годы я намерена вносить такие пожертвования до тех пор, пока буду иметь возможность.
– Это все? – Рот у Шварца недовольно кривится.
– Извините?
– В отношении будущих пожертвований, не могли бы вы назвать их приблизительную сумму?
– Нет, в данный момент не могу. Хотя, через несколько месяцев я буду иметь об этом более полное представление.
Он поджимает губы.
– Миссис Ричмонд, откровенно говоря, ваше предложение меня изумляет… Я хочу сказать, что эти деньги никогда не принадлежали вашему мужу. Это ведь не некая ссуда, которую он или вы можете возвратить по своему усмотрению. Деньги принадлежали фонду…
Как раз об этом Джек меня и предупреждал.
– Это самое большое, что я могу предложить.
Он агрессивно перебивает меня:
– Вы согласны с тем, что деньги принадлежали нам?
– Я не думаю… Мне кажется, я не могу обсуждать этот вопрос.
– То есть мы будем делать вид, что ваше предложение никоим образом с этим не связано? Да?
Не желая оказаться загнанной в угол, я колеблюсь, хотя понимаю, что само по себе молчание является ответом.
– То есть вы хотите сказать, что делаете эти пожертвования из сострадания? – насмешливо продолжает он. – А фонд должен выразить свою глубокую благодарность? – Шварц фыркает. – Миссис Ричмонд, дело в том, что эти деньги нужны нам прямо сейчас. У нас есть основополагающие финансовые проекты, которые надо осуществить, прежде чем подступаться к образовательным нуждам детей. Нам нужно оснастить приюты всем необходимым. Сейчас эти дети живут в весьма тяжелых условиях. Персонал тратит уйму времени на возню с доисторическими стиральными машинами и кухонным оборудованием. Водопровод не работает, с отоплением тоже проблемы…
– Не сомневаюсь, что вам нужны деньги, – перебиваю я Шварца. – И если бы я могла взмахнуть волшебной палочкой, чтобы дать вам все необходимое, поверьте, обязательно бы это сделала.
Немного смягчившись, он смолкает.
– Если бы я могла дать что-нибудь сверх этого… Но за недвижимость моего мужа много не выручишь. У меня есть дом, но он заложен… Должны еще быть какие-то акции, но, похоже, они мне уже не принадлежат.
– Я уверен, что вы делаете все возможное, миссис Ричмонд, я не сомневаюсь в вашей готовности помочь, но дело не в этом…
Мы настороженно смотрим друг на друга. Я прекрасно понимаю, что все дело в том, что фонд остался без своих денег.
Я складываю свой листок.
– Мое предложение… Я понимаю, что это немного…
– Извините, но обсуждать это бессмысленно. Пропала крупная сумма денег. И принадлежат эти деньги нам, – Шварц в негодовании взмахивает руками. – Мы хотим, чтобы эти деньги были нам возвращены.
– Думаю, что это невозможно.
Он медленно скрещивает руки на груди.
– Да? Это почему же?
– Потому что денег нет.
– Вы серьезно?
– Ну… я почти уверена в этом.
Он приподнимает брови.
– Вы почти уверены? Извините, – произносит Шварц с явной насмешкой, – но как прикажете вас понимать?
Не будучи уверенной в том, что поступаю правильно, забыв о всяких предосторожностях, я говорю:
– Мы искали. Везде. Мы не можем найти эти деньги.
– Вы не можете найти деньги. Простите, но нас это не касается. Может быть, они сейчас в каком- нибудь банке?
Этим вопросом он положил меня на обе лопатки. Он добился от меня признаний, которые совсем не понравились бы Джеку.
– Мы обнаружили секретный счет в банке, но на нем ничего не оказалось.
Он изображает понимание на лице, как бы говоря: «Ну вот-вот, это уже ближе к делу».
– Мы пытались выяснить, куда делись деньга, но, похоже, их уже не найти.
Теперь он воспринимает мои слова более серьезно:
– Не найти? – переспрашивает Шварц.
– Похоже, что так.
– Вы уверены в этом?
Я отвечаю, что абсолютно в этом уверена. Он внимательно смотрит на меня, как бы пытаясь убедиться в том, что я говорю правду.
– Прекрасно! – наконец восклицает он со злостью. – Просто прекрасно! – Шварц корчит гримасу недовольного ребенка, которая сразу делает его лицо менее грозным.
– Мне очень жаль, – выдавливаю я.
Он выдерживает паузу.
– Ну и что же нам теперь делать? Забыть об этих деньгах? Но мы не можем вот так просто списать эти деньга! Я должен предупредить вас, что попечители собираются обратиться к адвокатам. Не говоря уже о полиции. – Он хочет добиться от меня реакции на его слова. – И они абсолютно правы! – восклицает Шварц. – Это кража! Самая подлая и отвратительная кража! – Несколько секунд он молчит, потом уже спокойнее произносит: – Извините, я не хотел…
Но мы оба знаем, что он прав, хотя и высказал свои обвинения в сердцах.
Уходя, я вспоминаю о наказах Джека и думаю, не слишком ли много я выболтала?
– У него не было достаточной поддержки, вот в чем все дело! – взволнованно восклицает Энн. Она смотрит на Чарльза, а затем на Диану, но я понимаю, что ее слова адресованы мне. Мы сидим дома у Энн и Чарльза в гостиной и обсуждаем возможные причины, заставившие Гарри пойти на самоубийство.
– Дорогая, я боюсь, ты неправа, – бормочет Чарльз. – Думаю, что у него просто было много проблем…
– Но если бы только он мог поговорить о них с кем-нибудь откровенно, – отвечает Энн, обращаясь к Чарльзу. – Вот что самое страшное. Ведь хоть кто-нибудь должен был понять его состояние. Хоть кто- нибудь.
Я, наверное, должна оправдываться, на что, похоже, Энн и рассчитывает, но мне не хочется начинать спор, неприятный для нас обеих.
В этот момент Диана что-то тихо сказала, но никто ее не расслышал, так что ей приходится повторить свои слова. Причем с явным раздражением.
– Гарри не любил разговоров по душам. Ни с кем. – Она вздыхает и тянется за сигаретой.
В комнате очень душно. Шторы задернуты, хотя я не знаю, зачем: чтобы укрыться от солнца или же в знак уважения памяти Гарри. В полумраке шторы кажутся очень тяжелыми и непомерно раздувшимися, а пейзажи в позолоченных рамках – темными и мрачными.
– Я думаю, мы все должны признать, – говорит Чарльз, – что он умел хорошо скрывать свои проблемы
