Дальше сами управитесь?
Я кивнул. Он прислонил меня к дверному косяку и убедился, что я держусь на ногах, прежде чем отпустить меня.
Том Пиджин был известен в Бродвее под прозвищем «Язва», поскольку был остер на язык и скор на расправу. Он благополучно отсидел полтора года за кражу со взломом при отягчающих обстоятельствах и, выйдя на волю, приобрел репутацию «отчаянного», о котором говорили со страхом и почтением. Но, как бы то ни было, меня он буквально спас, и я был польщен тем, что он так обо мне заботится.
Том терпеливо подождал, пока я приду в себя, и заглянул мне в лицо. Его взгляд говорил о том, что отныне Том принимает меня если и не за друга, то… скажем так, за своего.
— Заведите себе питбуля, — посоветовал он.
Я вошел в свой ярко освещенный магазин и запер дверь. Враги остались там, снаружи. Жаль, что нельзя вот так же оставить за дверью и боль от побоев. Я чувствовал себя идиотом. Таким разъяренным. Таким беспомощным. И еще эта проклятая тайна…
В дальнем конце мастерской была раковина, где можно было умыться, и кресло, дарующее возможность отдохнуть телом и духом. Некоторое время я отсиживался в кресле, потом позвонил, чтобы вызвать такси. На том конце провода извинились, сказали, что на субботу и воскресенье у них уже все машины заняты, но я у них буду первым на очереди… да… да… ничего-ничего, пожалуйста… Сейчас бы мне очень не повредила двойная порция циклопропана со льдом. Я подумал о Уортингтоне, решил попробовать позвонить ему, но вместо Уортингтона нарвался на Бомбошку.
— Джерард, дорогой! Мне так одиноко! Похоже, Бомбошка была в плаксивом настроении, как выразился бы ее старший сын.
— Вы не могли бы приехать, посидеть со мной? Уортингтон за вами заедет, а домой я вас потом сама отвезу, честное слово!
Предложение было соблазнительное, но… Я сказал, что боюсь заразить ее гриппом (хотя никакого гриппа у меня не было), и остался тупо сидеть в своем кресле. Я не забыл предупреждения Уортингтона. Бомбошка вполне устраивала меня в качестве хорошей знакомой, но никак не в качестве жены.
Примерно в половине одиннадцатого я задремал, а полчаса спустя меня разбудил звонок у двери.
Проснувшись, я не сразу понял, где я. Все тело ныло, я чувствовал себя несчастным, и ужасно не хотелось двигаться. Однако звонок трезвонил не умолкая. Я кое-как поднялся на ноги и со скрипом выполз из мастерской, поглядеть, кому я понадобился в такой поздний час. Заметьте, даже теперь, невзирая на полученный урок, я не догадался захватить с собой хоть что-нибудь, что можно было бы использовать для обороны.
По счастью, моя припозднившаяся гостья выглядела вполне безобидной. Более того, я был рад ее видеть. Пожалуй, ее поцелуй мог бы заставить меня на время забыть о моих невзгодах…
Увидев меня, детектив-констебль Кэтрин Додд отпустила кнопку звонка и улыбнулась с облегчением.
— К нам поступили заявления сразу от двух жителей Бродвея, — сказала она первым делом, когда я ее впустил. — Они утверждали, что видели, как на вас было совершено нападение. Но от вас никаких заявлений не поступало, несмотря на то что вы, похоже, даже передвигались с трудом… Короче, я обещала заглянуть к вам по дороге домой.
Кэтрин опять была в мотоциклетной кожанке. Ее мотоцикл стоял у бордюра. Она, как и в прошлый раз, сбросила шлем и встряхнула головой. По плечам рассыпались светлые волосы.
— Один из звонивших утверждал, — добавила она, — что на вас напал не кто иной, как Том Пиджин со своими собаками. Этот человек — настоящий бандит…
— Нет-нет! Том как раз и разогнал бандитов. Вот те и в самом деле были бандиты.
— Вы смогли бы их опознать?
Я пожал плечами и потащился обратно в сторону мастерской. Кэтрин пошла следом. Я жестом предложил ей занять кресло.
Кэтрин глянула на кресло, на пот, который катился у меня по лбу, и уселась на лавку, где обычно отдыхали Айриш, Гикори и Памела Джейн. Я с удовольствием опустился в мягкое кресло и принялся рассеянно отвечать на ее расспросы, не зная, что это — полицейский допрос или обычное любопытство.
— Джерард, — сказала она, — мне случалось видеть людей в таком состоянии, как ваше.
— Бедняжки!
— Не улыбайтесь, это совсем не смешно.
— Но и трагедию из этого делать не стоит.
— Почему вы снова не обратились за помощью к моим коллегам?
И в самом деле, почему?
— Понимаете, — сказал я беспечным тоном, — я не знаю, кто это сделал и почему. И каждый раз, как мне кажется, что я что-то узнал, потом оказывается, что на самом деле я ничего не знаю. А ваши коллеги не любят неопределенности.
Кэтрин долго обдумывала мои слова — куда дольше, чем они того заслуживали.
— Ну ладно, попробуйте рассказать мне.
— Некто хочет получить нечто, чего у меня нет. Что именно он хочет — я не знаю. Кто такой этот некто — тоже не знаю. Ну как?
— Ерунда выходит.
Я поморщился и постарался спрятать это за улыбкой.
— Вот именно, выходит ерунда.
«А вдобавок, — саркастически подумал я про себя, — мне следует включить Бомбошку и драконицу в число тех, кого стоит остерегаться, констебля Додд — в число тех, с кем хочется познакомиться поближе, но неизвестно, получится ли; Тома Пиджина и Уортингтона — в число ангелов-хранителей, Розу Пэйн-Робинс — в число людей в черных масках (возможно) и юного Виктора Уолтмена — в число тех, кто не может или не хочет открыть тайну…»
А еще Ллойд Бакстер с его эпилепсией, Эдди Пэйн, хранящий и раздающий видеокассеты, могучий Норман Оспри, содержащий букмекерскую контору с 1894 года, и милая старушка Мэриголд, нередко надирающаяся еще к завтраку, а уж к ланчу-то непременно. Все они с одинаковым успехом могут быть замешаны в это дело и знать, где тут собака зарыта.
Констебль Додд нахмурилась. На ее чистом, гладком лбу возникли еле заметные морщинки. Я решил, что пора и мне начать задавать вопросы, и внезапно спросил:
— Вы замужем?
Она несколько секунд молча рассматривала свои руки — никаких колец у нее на пальцах не было, — потом ответила вопросом на вопрос:
— А почему вы спрашиваете?
— Вы похожи на замужнюю женщину.
— Он умер.
Некоторое время она сидела неподвижно, потом спокойно задала встречный вопрос:
— А вы женаты?
— Пока нет.
Молчание временами бывает весьма красноречивым. Она мысленно выслушала вопрос, который я, по всей вероятности, задал бы очень скоро, и лицо ее сделалось спокойным и довольным.
В мастерской, как всегда, было тепло от печи, несмотря на то что по ночам и по воскресеньям ревущее пламя загораживалось большим огнеупорным экраном.
Сейчас, глядя на лицо Кэтрин Додд над воротником черной, скроенной по фигуре куртки, я как никогда отчетливо представил себе ее изображение в стекле — настолько отчетливо, что мною овладело неудержимое стремление немедленно взяться за работу. Я встал, снял экран и отставил его в сторону, приладив вместо него небольшую заслонку, которая открывалась, давая доступ к резервуару с расплавленным стеклом.
Я включил яркий свет, автоматически погасший в полночь, и, морщась от боли, стянул с себя пиджак и рубашку, оставшись в одной сетчатой майке, как всегда за работой.
