другого цвета кожи или принадлежит к другой религии». И все-таки трудно представить, что такое может случиться с тобой. Хотя, когда тебе разобьют часы, представить такое становится значительно легче.
Я предполагал, что Роза сообщит своему отцу, Эдди Пэйну, что я на скачках. Но она ему ничего не сказала. Мы с Уортингтоном поджидали его в засаде после последней скачки и взяли в клещи, как только он вышел из раздевалки, направляясь к своей машине.
Нельзя сказать, что Эдди нам обрадовался. Он обвел нас затравленным взглядом, точно зажатая в угол лошадь, и я сказал ему мягко и осторожно, точно испуганному животному:
— Привет, Эдди. Как дела?
— Все, что я знал, я вам уже сказал! — возопил Эдди.
Я подумал, что если закинуть блесну-другую, то, возможно, удастся выудить из него что-нибудь полезное — так сказать, форель, прячущуюся в тростниках.
И я спросил:
— Роза замужем за Норманом Оспри?
Лицо Эдди несколько прояснилось, он едва не расхохотался:
— Роза — по-прежнему Роза Пэйн, но она называет себя «Робинс», а иногда и «миссис Робинс», когда считает нужным. Но вообще-то моя Розочка мужиков на дух не переносит. Жалко, конечно, но уж такая она уродилась.
— Но при этом ей нравится ими командовать?
— Ну, она сызмальства заставляла мальчишек делать все, что она хочет.
— Вы были с ней вчера вечером? — осторожно спросил я. Но Эдди сразу понял, к чему я клоню.
— Я вас и пальцем не тронул! — поспешно ответил он. — Это был не я!
Он обвел взглядом нас с Уортингтоном, на этот раз озадаченно.
— Понимаете, — сказал он заискивающе, словно умоляя о прощении, — они не дали вам ни единого шанса. Я говорил Розе, что так нехорошо…
Он нерешительно остановился. Я с интересом уточнил:
— То есть вы хотите сказать, что вы сами были вчера в Бродвее с этими черными масками?
И едва поверил своим глазам, увидев, какое виноватое лицо у него сделалось. Очевидно, что был.
— Роза говорила, что мы вас просто попугаем, — проблеял Эдди, глядя на меня несчастными глазами. — Я пытался ее остановить, честное слово! Я и не думал, что вы сегодня сюда приедете. Стало быть, это было все-таки не так ужасно, как выглядело со стороны… И все-таки это была страшная мерзость. Я сегодня первым делом сходил исповедаться…
— Значит, там были вы с Розой, — сказал я самым невозмутимым тоном, скрывая, как я ошеломлен. — И Норман Оспри. А кто еще? Один из помощников Оспри, да?
— Нет, не они!
Эдди внезапно испугался и замолчал. С точки зрения его доченьки, он уже и так разболтал достаточно много. И даже если последний человек в черной маске действительно был одним из двоих помощников Нормана Оспри, работающих в букмекерской конторе «Артур Робинс, 1894», Эдди в этом признаваться не собирался.
Я решил закинуть новую приманку.
— А вы не знаете человека, который может добыть обезболивающее?
Мимо.
Что ж, попробуем еще раз.
— А человека с белой бородой, знакомого Мартина?
Эдди поколебался, но в конце концов отрицательно покачал головой.
— А не знаете ли вы кого-нибудь, кто носит белую бороду и похож на университетского профессора?
На это Эдди твердо ответил: «Нет». Видно было, что ему не по себе.
— Скажите, а тот пакет в оберточной бумаге, что вы отдали мне в Челтнеме, был тот же самый, что вы получили от Мартина?
— Тот самый!
На этот раз Эдди кивнул уверенно, не раздумывая.
— Тот самый. Роза была в ярости. Она сказала, что, раз уж Мартин погиб, мне следовало держаться за тот пакет обеими руками и никому про него не говорить. Надо было оставить его себе, и тогда бы не было всего этого шума.
— А Роза знала, что в нем?
— Точно знал только Мартин. Я вроде как спросил, что там, а Мартин только рассмеялся и сказал, что в нем — будущее нашей планеты. Но это он, конечно, пошутил.
Увы, в шутке Мартина, похоже, была слишком большая доля правды… Но Эд еще не закончил.
— За пару недель до Рождества, — продолжал он, — несколько жокеев переодевались, чтобы ехать домой, и обсуждали, что дарить на Рождество женам и подружкам — так, просто трепались, — и Мартин сказал, что подарит Бомбошке античное ожерелье, золотое со стеклом. Он смеялся и говорил, что надо будет попросить вас сделать копию, поновее и подешевле. Он говорил, что у вас есть видеокассета, на которой заснято, как это делается. Но он тут же передумал, потому что Бомбошка хотела новые сапоги на меху, и потом он все равно говорил по большей части о скачке короля Георга в Кемптоне на второй день Рождества и о том, сколько веса ему удастся сбросить, если отказаться от рождественской индейки. Ну, вы же знаете, он всегда беспокоился насчет своего веса, как и прочие жокеи.
— Он много с вами разговаривал, — заметил я. — Больше, чем с кем бы то ни было.
Эд возразил, что Мартин и с парнями любил поболтать. Он мог кое-что порассказать про их похождения, добавил он, подмигнув мне, как будто бы все жокеи были настоящими донжуанами. Теперь, когда мы перешли на менее скользкую тему, Эдди успокоился и снова превратился в деловитого и толкового помощника жокея, каким я привык его видеть.
По дороге домой Уортингтон подытожил то, что нам удалось узнать за этот день:
— Я бы сказал, что Мартин и тот, белобородый, этой кассетой очень дорожили.
— Ага.
— И, так или иначе, из того, что говорил ее отец, Роза сделала вывод, что на этой кассете записано, как изготовить античное ожерелье.
— Да нет, там должно быть что-то поважнее.
— Ну… может, там говорится, где его найти?
— Поиски клада? — Я покачал головой. — Да нет. Я знаю только одно действительно ценное античное ожерелье из золота со стеклом — а уж я-то в старинном стекле разбираюсь неплохо, — и это ожерелье хранится в музее. Оно действительно бесценно. Создано оно, вероятно, на Крите или, во всяком случае, где-то в районе Эгейского моря около трех с половиной тысяч лет назад. Оно называется «Критский восход». Я сделал копию этого ожерелья и один раз одолжил ее Mapтину. Кроме того, я заснял процесс изготовления на видеокассету. Ее я тоже одолжил Мартину, и она до сих пор у него — или, точнее, бог знает где.
— А если есть какая-то другая? — спросил Уортингтон.
— Другая кассета? Или другая копия ожерелья?
— А почему бы и не быть двум кассетам? — предположил Уортингтон. — Роза могла их спутать…
Я подумал, что скорее это мы с Уортингтоном все спутали. Однако мы благополучно приехали к Бомбошке, вооруженные по крайней мере двумя точно установленными фактами: во-первых, Роза, Норман Оспри и Эдди Пэйн провели воскресный вечер в Бродвее, и во-вторых, некий пожилой, худощавый, белобородый человек, похожий на профессора, зашел в мой магазин в первые минуты нового века и не остался, чтобы помочь Ллойду Бакстеру во время эпилептического припадка.
Когда мы, хрустя гравием, остановились на дорожке перед домом Бомбошки, навстречу нам из парадной двери с распростертыми объятиями выбежала Мэриголд.
— Бомбошка больше во мне не нуждается! — театрально объявила она. — Доставайте карты, Уортингтон! Мы едем кататься на горных лыжах.
— Э-э… когда? — уточнил шофер, нимало не удивившись.
— Завтра утром, разумеется. Заправьтесь бензином. По дороге заедем в Париж. Мне нужно
