Логана» в сопровождении носильщика из мебельного магазина и расставил мебель по-новому. Мои помощники понимающе ухмыльнулись.
Я немного посбил спесь с Гикори, поручив ему изготовить яхту. Естественно, что с первого раза все мачты у него получились корявые, а паруса такие, что никакой ветер их бы не наполнил.
Благодаря своему обаянию и мужественной внешности Гикори мог удержаться даже на той работе, к который был непригоден. За неделю, проведенную в его обществе, я куда больше узнал о его недостатках, чем о его способностях, однако покупателям он нравился. Продавец Гикори был прекрасный.
— Вам хорошо! — пожаловался он теперь, переводя взгляд с яхточки, которую я сделал для него в качестве образца, на кучу цветного стекла, бывшую плодом его собственных трудов. — Вы-то знаете, как выглядят яхты! А у меня они выходят плоские, как на картинках.
Я не раз объяснял ему (стараясь не «выставляться»), что в нашей работе половина успеха — зависит от умения увидеть будущее изделие объемным. Сам я неплохо умел рисовать и писать красками, но именно пространственное воображение, которым я был одарен от рождения, позволяло мне без особого труда делать яхточки и прочие объемные вещи.
Третья попытка Гикори тоже потерпела крах под сочувственные вздохи зрителей. Будущий корифей стеклодувного дела принялся оправдываться тем, что на его изделие в самый ответственный момент брызнула вода, оттого оно и раскололось, и уж здесь-то он вовсе ни при чем, — но тут раздался телефонный звонок, и я перестал слушать Гикори. Это звонила Кэтрин.
— Все утро я пробыла офицером полиции, — сообщила она. — Ну что, купил второе кресло?
— Купил. Оно уже здесь, тебя ждет.
— Класс! А у меня для тебя новости. Сменюсь с дежурства — загляну. Моя смена кончается в шесть.
Чтобы скоротать ожидание, я отправил по электронной почте письмо Виктору. Я не рассчитывал на скорый ответ — парню полагалось быть в школе, — но он, как и в первый раз, похоже, ждал у компьютера.
«Обстоятельства изменились», — написал он.
«То есть?»
Прошло несколько минут.
«Вы еще там?» — спросил Виктор.
«Да».
«Мой папа в тюрьме».
Увы, интонаций электронная почта не передает. Так что я мог лишь догадываться, какие чувства испытывает по этому поводу Виктор.
«В какой? — спросил я. — За что? Надолго ли? Мне очень жаль».
Ответ Виктора не был ответом на вопросы.
«Ненавижу ее».
«Кого?»
Пауза, затем:
«Тетку Розу, кого ж еще».
У меня чесались руки написать, чтобы отвечал быстрее, но я чувствовал, что, если начать давить, я рискую потерять его совсем.
Очередной ответ не отражал эмоций — хотя я представлял себе, сколько сил требуется Виктору, чтобы с ними справиться.
«Он уже два с половиной месяца сидит. Меня просто отправили к дяде Маку в Шотландию, чтобы я ничего не знал. А потом сказали, что папу взяли поваром в антарктическую экспедицию. Он повар, понимаете? Ему дали год, но должны выпустить раньше. Вы все равно будете со мной разговаривать?»
«Да, конечно», — ответил я.
Долгая пауза. Затем:
«Роза донесла на папу».
Я терпеливо ждал, и вскоре пришло продолжение:
«Он избил маму. Сломал ей нос и несколько ребер».
После еще более длительной паузы он написал:
«Пришлите мне завтра письмо электронной почтой».
Я ответил, торопливо, пока он еще не отключился от связи:
«Расскажи мне о докторе Форсе!»
Но он то ли уже отключился, то ли не хотел отвечать, потому что ему было не до доктора Форса. Больше в тот день Виктор на связь не выходил.
Я вернулся к своим обязанностям наставника. Гикори в конце концов удалось изваять яхту, которая могла бы поплыть, если бы была обычного размера, с пластиковым корпусом и парусом из дакрона. Он позволил себе самодовольно улыбнуться, и никто из нас не упрекнул его за это. Стеклодувное ремесло — дело тяжкое, даже для тех, кто, подобно Гикори, обладает всем необходимым для него: молодостью, ловкостью, воображением. Гикори аккуратно поставил готовую лодочку в отжигательную печь, зная, что утром я отдам готовую вещицу ему на память.
К шести мне удалось разослать всех помощников по домам. В шесть часов двадцать три минуты детектив-констебль Додд одобрила новое кресло и принялась читать описание невзгод Виктора Уолтмена Верити.
— Бедный мальчик! — сказала она.
— Раз он так ненавидит тетю Розу за то, что она донесла на его папу, — печально заметил я, — очень может быть, что и мне он ничего не скажет. Похоже, с его точки зрения, доносить — смертный грех.
— Хм…
Кэтрин снова пробежала глазами распечатку, потом весело сообщила:
— Ну, как бы то ни было, а доктора Форса мы нашли.
Она явно была очень довольна собой.
— Я искала его в нескольких университетских справочниках, и все без толку. Он не читает лекций в университетах — по крайней мере, это не основная его работа. Хочешь — верь, хочешь — нет, но он врач. Лечащий врач, с лицензией и всем прочим.
Она с довольной усмешкой протянула мне конверт.
— Один из моих коллег занимается тем, что выслеживает медиков, лишенных лицензии, но продолжающих работать. Он поискал Форса — и нашел.
— Так его лишили лицензии? — уточнил я. Я подумал, что это было бы логично, но Кэтрин покачала головой:
— Напротив. До недавних пор он работал в какой-то исследовательской лаборатории. Из-за этого найти его оказалось не так-то просто. Короче, все материалы тут, в конверте.
— И ему действительно за пятьдесят, и у него белая борода?
Кэтрин рассмеялась.
— Дата рождения тоже в конверте. Но вообще-то белая борода может и обождать.
Сейчас нам обоим казалось, что в жизни бывают дела поинтереснее, чем охотиться за какими-то таинственными докторами.
Я предложил затариться едой в ресторанчике, где торгуют блюдами навынос; Кэтрин предложила еще раз подбросить меня до дома; оба предложения были приняты. Дома было тепло: я оставил центральное отопление включенным. Кэтрин с улыбкой обошла все комнаты.
— Меня предупреждали, что ты меня бросишь, — сообщила она мимоходом.
— Ну, по крайней мере, не сразу.
Конверт со сведениями о докторе Форсе по-прежнему был при мне. Я с надеждой вскрыл его, но был разочарован: полезных фактов там оказалось чрезвычайно мало. Адам Форс, пятьдесят шесть лет и пара дюжин научных титулов.
— И что, это все? — осведомился я. Кэтрин кивнула.
— Что касается фактов — да, все. А что до слухов — о нем говорят, что это блестящий исследователь, который еще чуть ли не мальчишкой публиковал сногсшибательные труды. Насчет белой бороды моему
