– Ну, хорошо, – сказал Новиков, – а теперь расскажите про ваш необычный (тонкая ирония) случай.
Слушая, он несколько раз взглядывал на Корнилова, очевидно желая знать, как тот относится к моим выдумкам. Потом сказал тоном старшего человека:
– Вот что, дорогой мой, прошу вас, никому этого больше не рассказывайте. Поверьте мне, я знаю многих больных, которые рассказывают подобные истории.
– Я сам таких знаю, – сказал я.
– Вот видите, и вы знаете. Сейчас я вас проверю, и вы убедитесь, что у вас все в порядке.
Он уложил меня на диван и стал укреплять датчики переносного кардиографа.
Включил аппарат.
– Гм, что-то тут дребезжит.
Поправил датчик на левой руке. Несколько раз считал пульс, мерил давление, простукал меня, прослушал и откинулся в изумлении.
– Да, есть!
– Что есть? – спросил я с понятным нетерпением.
– Есть признаки какого-то отравления. Для вашего вялого состояния пульс слишком велик. Да и давление… Вы небось гипотоник?
– Гипотоник.
– А давление 130 на 90. Для вас это много. Я в этом не специалист. Тут нужен токсиколог. Из того, что я знаю, похоже на реакцию после наркотика. Что-то вроде ЛСД или аминазина. Сколько дней прошло? Три? Вы считаете, что вас газом отравили? А они не выходили из комнаты?
– Один выходил.
– А другой был все время? – Покрутил головой. – Нет, газ отпадает. Вы там не пили, не ели? А сигареты свои курили?
Шубин тоже спрашивал про сигареты, и я сказал, что курил свои. А тут подумал и вспомнил! Был ведь такой момент, когда Петров отвлек меня от стола, где лежали мои сигареты. Когда он показывал мне картину, в которой не было ничего интересного. Да, это самый обыкновенный, очень принятый у воров и мне знакомый со времен ремеслухи прием отвлечения. Простой, по-детски бесхитростный – смотри: вон птичка летит! Или: вон висит картина. Пока Петров меня отвлекал (а больше никакого смысла в показе картины не было), Захаров подменил пачку. При моей абсолютной беспечности ничего проще не было. Как же мне это сразу не пришло в голову?
Теперь становилось понятным, для чего еще во время первой встречи, на Лубянке, Захаров стрелял у меня сигареты. Примеривался и проверял мою бдительность. Может быть, там даже и отрепетировал подмену. Репетиция прошла успешно. Более чем. Я не только не следил за сигаретами, но сам их к нему пододвинул, чтобы он каждый раз не просил.
На самом деле Захаров, скорее всего, вообще некурящий. В гостинице он специально показал мне пачку «Столичных», чтобы я отметил, что у него сигареты другого сорта. Пачка была нераспечатана. Не помню, чтобы он ее распечатывал и курил. Уже не нужно было и не курил.
Почему я всего этого сразу не вспомнил? Потому что память ко мне возвращалась постепенно, как бы кусками.
До посещения доктора и после – всего приблизительно шесть дней – я чувствовал в себе последствия отравления. Шесть дней были круги под глазами, тяжесть и жжение в икрах ног, шесть дней я без всякой диеты худел.
Между прочим, я тогда записал, что похудел на пять килограммов. Такие данные задним числом не переписывают, но теперь, имея более надежные доказательства происшедшего, скажу, что назвал эту цифру из боязни преувеличить. У меня были очень плохие весы. Их показания колебались в зависимости от того, как на них станешь. Так вот, они показывали потерю веса большую, даже, может быть, килограммов восемь, но я им не поверил (боялся, что другие не поверят тем более), сбавил цифру, и, может быть, зря.
Андрей Амальрик любил денежки
Еще одному врачу я показывался – психиатру Алле.
– Да, – сказала она, выслушав меня. – История, ничего не скажешь, и впрямь сумасшедшая.
– Значит, ты мне не веришь?
– Нет, я тебе верю.
– Веришь всему, что я рассказал?
– Всему верю. Не знаю, зачем было бы тебе врать.
– И ты не думаешь, что я сумасшедший?
– Нет, не думаю.
– Почему?
– Потому, что ты самый нормальный человек из всех, кого я знаю.
– А где грань между нормальным и ненормальным?
– Ну, знаешь, чтобы все это объяснить, я должна была бы прочитать тебе курс лекций, но такая грань все-таки есть.
