— Да, Танюша, я тебе не завидую.
— Мне никак нельзя завидовать, — согласилась Таня. — У меня просто кошмарное положение, правда. Косы — это еще ничего… я там немножко тонула и забыла сказать Дядесаше, чтобы он не рассказывал. Если он рассказал матери-командирше, то…
— Он рассказал, это я знаю точно, — улыбнулась Людмила.
— Правда? О нет, я не еду. Я лучше пересижу до вечера у тебя, а потом приду жалкая и несчастная. Скажу, что у меня болит голова, — она разжалобится. А сейчас пойдем, мне страшно пить хочется… У тебя еще осталось что-нибудь?
Людмила пересчитала деньги:
— Осталось, хватит даже на мороженое. Хочешь мороженого?
— Угу…
Усевшись за столиком на веранде знакомого кафе, подружки заказали мороженое и, переглянувшись, рассмеялись как по команде.
— Почему ты смеешься?
— А ты почему?
— Я просто так.
— И я тоже.
— Неправда, ты на меня посмотрела особенным образом. Скажи-и-и, Люся…
— Я тобой любуюсь. Понимаешь?
— Ну конечно. Вечно ты издеваешься!
— Ничего я не издеваюсь. Знаешь, Танюша, ты очень загорела. И потом у тебя томные глаза, честное слово.
— Ничего подобного. У меня появились веснушки, несколько штук. Вот здесь на переносице, и еще немножко около глаз — видишь? Ровно одиннадцать штук, я считала.
— Это-то и забавно, — засмеялась Людмила. — Веснушки и томные глаза, вот так сочетание. Но тебе идет, честное слово!
— Если томные, то это от жары, — вздохнула Таня. — А платье?
— Очень хорошо… — Таня действительно очень хорошо выглядела в своем новом платье, гладком, с рукавами выше локтей и нагрудным карманом, из которого торчал платочек. — Это ты там шила?
— Да, мне посоветовали хорошую портниху. Я сшила это и еще костюм — тоже белый, летний, из такого же материала. Это вроде рогожки, да? Понимаешь, такой жакетик с широкими отворотами и большими накладными карманами — так сейчас шьют в мужских пиджаках — и плечи чуть-чуть на вате. А сзади вместо хлястика присобрано изнутри на резинке. В общем, такого спортивного вида, немного мужского.
— Тебе пойдет, — одобрила Людмила.
— Ты думаешь? Портниха тоже сказала. А прическа?
— Мне-то больше нравятся косы. Но вообще хорошо… Только, может быть, слишком коротко?
— Коротко? Нет, что ты, не думаю. Как тебе отдыхалось, Люсенька?
— Не очень. Я тебе расскажу потом — это долгая история. Кстати, спасибо за письма.
Таня покраснела.
— Люсенька, я…
— Я знаю, что «ты». За все время прислать одно письмо — это называется подруга, да? И еще с кляксой. У тебя совершенно нет стыда: мало того, что посадила кляксу, так еще пририсовала к ней лапки…
— Лапки — это чтобы ты не сердилась, — быстро сказала Таня. — Смотри, нам несут мороженое.
— Ты не изворачивайся, пожалуйста.
— Я не изворачиваюсь, Люсенька. Понимаешь… мне нужно было очень много тебе сказать, а в письме этого не скажешь. Поэтому я и не писала… А Сережа так мне и не написал, ни разу…
Людмила промолчала. Официантка поставила перед ними две запотевшие вазочки.
— Ешь, Танюша. А ты перед отъездом заходила на почту?
— Еще бы…
— Ну, ничего. Мало ли почему люди не пишут…
— Ты уверена, что он получил адрес?
— Должен был получить. Ну, как ты себя в общем чувствовала все это время?
— Очень плохо…
— Ну, ничего, — повторила Людмила. — Через четыре дня вы уже увидитесь.
— Нет, не только из-за этого… вообще. Из-за этого тоже, конечно. Но вообще все очень плохо…
— Что же именно, Танюша? Ты говоришь это таким тоном, будто с тобой стряслось что-нибудь страшное. А вид у тебя такой цветущий, что никак не скажешь…
— Что я могу поделать со своим видом? Не говори глупости, — сердито сказала Таня. — При чем тут мой дурацкий вид?.. Если бы меня вели на расстрел, он бы, наверное, все равно оставался таким же «цветущим»… Ну, давай уплетать, а то растает.
— Давай. Но ты все-таки расскажи, что это у тебя «все очень плохо»?
— Все, буквально все. Во-первых, Виген, по-моему, окончательно ко мне неравнодушен. Это очень приятно, да? Он был с Дядесашей до начала августа, потом уехал. Я просто не знаю — он буквально угадывал каждое мое желание. Один раз начали говорить про Кубачи, — знаешь, это такой аул, в Дагестане, что ли, он славится своими серебряными изделиями — ну, вроде нашего Палеха, старинное кустарное производство… кавказское серебро с чернью… Так вот, я сдуру и скажи, что мне очень нравятся кубачинские изделия! А он на следующий день дарит мне серебряный блокнотик — вот такой маленький, чуть побольше ладони, настоящий кубачи… переплет серебряный, весь в черной насечке, а внутри вставляются листки, их можно менять. И внутри на переплете — выгравированы мои инициалы. Я тебе завтра покажу, он у меня где-то в чемодане. Ну как это тебе нравится? Знаешь, как неприятно! За тобой ухаживают, а ты сама… ну просто хорошо относишься, по-товарищески. И что я ему скажу?
— Да, это неприятно… а ты бы поговорила с Александром Семеновичем…
— Мне просто как-то стыдно даже говорить об этом, Люся! Я скажу, а Дядясаша вдруг начнет смеяться: откуда это ты взяла, скажет, что он в тебя влюбился? Может, это вообще так принято — оказывать девушке знаки внимания… Не знаю, меня это просто измучило. Хорошо еще, что он очень скромный человек и никогда не намекнул ни о чем, ни одним словом… И потом еще, там были два других лейтенанта — я тебе про них писала, — и мы как-то всегда бывали вместе. А когда вдруг останешься с Вигеном вдвоем, так я просто не знала куда деваться… хотя он держался совершенно спокойно. Просто иногда чувствуется, что ли…
Таня вздохнула и принялась скоблить ложечкой уже начавший обтаивать розовый шарик.
— Это, значит, первая причина твоего плохого настроения, — сказала Людмила.
Таня помотала головой. Проглотив мороженое, она возразила:
— Это вторая. Первую ты знаешь.
— Ну хорошо. А другие?
— Ой, их так много…
— Например?
— Лучше как-нибудь потом, — уклончиво ответила Таня. Людмиле показалось, что в ее глазах промелькнуло смущение.
— Татьяна, ты от меня что-то скрываешь.
— Нет, что ты… Знаешь, мне расхотелось мороженого, правда.
Таня отодвинула от себя вазочку, упорно избегая Людмилиного взгляда.
— Ну что ж, — сказала та. — Как хочешь. Теперь я, по крайней мере, буду знать, какая ты подруга. Тебя никто не просит откровенничать, но тогда люди молчат вообще и не делают многозначительных намеков!
Таня покраснела.
— Ну хорошо, я делала намеки… я ведь все равно собиралась тебе сказать, Люся! Просто я хотела немного потом, но… я дала слово, что расскажу тебе, так что все равно…
Она сделала паузу, словно не решаясь продолжать, и посмотрела на Людмилу с выражением почти
