офицеров, все не могли знать друг друга… Карльхен! Поставь-ка нам кофе!
— Яволь! — отозвался тот откуда-то из мастерской.
— Хорошо снимает усталость — у вас утомленный вид, — объяснил Кнобльмайер. — Позже отвезу вас пообедать. А вечером, может быть, в колонию?
— Я бы с огромным удовольствием, но шеф просил к вечеру вернуться в Каакупе, — у нас там неприятности, мое присутствие может понадобиться…
— Что ж, понимаю! Служба есть служба. Но мы пообедаем вместе?
— Благодарю вас, милый господин Кнобльмайер, я буду рада.
— Прекрасно. Карльхен тем временем займется вашей машиной. Вы сказали, экспедиция сейчас в Каакупе?
— Да… вернее, мы с шефом — вдвоем. Фалаччи уехал в Италию, в Милане сейчас проходит антропологический конгресс, а радиста отправили в Буэнос-Айрес за какими-то приборами. Так что у нас пока вроде каникул. Я и сама думала отпроситься на недельку, но тут началась эта история…
— Да, вы говорили о неприятностях. А что у вас там происходит?
— Я бы сама хотела это знать, господин оберст! Собственно, я для этого и приехала — посоветоваться с вами…
— Польщен, рад буду оказаться полезным! Выкладывайте смелее!
Астрид выложила факты, потом сказала нерешительно:
— Не знаю, удобно ли… но я хотела попросить вас, милый господин оберст… если вас не затруднит, разумеется…
— Нисколько, нисколько. Всегда рад помочь вам — если смогу.
— О, я уверена, для вас это не составит труда! Дело в том, что начальник полиции Каакупе — наш соотечественник…
— Да, я его знаю. Превосходный человек — работал в имперской службе безопасности, огромный опыт. И что же?
— Может быть, вы могли бы ему написать? Во-первых, попросить поскорее расследовать дело с ограблением, и потом… не знаю, конечно, насколько это зависит от него — эта проверка экспедиционных бумаг…
— В принципе, это мог быть приказ из Азунциона.
— Разумеется, я понимаю… Но все же начальник полиции — фигура достаточно влиятельная, и если бы он захотел…
— Я напишу ему, Армгард, — сказал Кнобльмайер и ободрительно похлопал ее по коленке. — Напишу сегодня же, и вы увезете письмо с собой.
— Ах, я вам так благодарна! — воскликнула Астрид.
Вошел с подносом Карльхен, успевший уже отмыть руки и переодеться в белую куртку, поставил перед Астрид и Кнобльмайером чашечки и разлил кофе со сноровкой хорошо вышколенного денщика. Астрид поблагодарила его улыбкой. Молодой фридолин, вероятно ее ровесник, был скорее симпатичен; судя по тому, как он исподтишка на нее таращился, для нее не составило бы труда заручиться если не его содействием, то хотя бы сочувствием — на всякий случай. Впрочем, об этом нужно было подумать раньше…
Дождавшись, пока Карльхен вышел, она сказала:
— Вас может удивить, господин берет, что я сейчас защищаю интересы этой дурацкой экспедиции… Признаться, я и сама колебалась, стоит ли это делать. Но, видите ли… начать хотя бы с того, что я работаю у них и получаю от них жалованье, а меня всегда учили, что служащий должен охранять интересы работодателя. Не так ли? И потом, честно говоря, мне бы не хотелось быть в долгу: они ведь тогда поехали со мной к Лернеру, поехали по моей просьбе, хотя могли этого и не делать…
— Да, да, я вас понимаю, — отрывисто сказал Кнобльмайер. — Германское чувство верности — всегда этим отличались — даже в ущерб себе. Не то что проклятые макаронники! Жаль, что поездка оказалась напрасной. Лернер, значит, так вам ничего и не сообщил?
— Нет, — Астрид покачала головой и отпила из своей чашки. — Он сказал только, что в Аргентине есть несколько офицеров из Семьсот девятой дивизии, ему писали об этом.
— Ну, это уже что-то. Имена он называл?
— Нет, имен он не помнит…
— Ни одного?
— Ни одного, и вообще он… — Астрид пожала плечами. — Может быть, он это все придумал. Я должна сказать, господин Лернер произвел на меня странное впечатление… никогда не думала, что офицер вермахта может позволить себе так…
— Опуститься?
— Да, именно это я хотела сказать. Очень печально, господин оберст.
— Да, да. Не все выдерживают испытание. К сожалению! Когда-то был неплохим офицером этот Лернер. Пьет?
— Боюсь, что да…
— Но вы все-таки должны были попытаться получить от него хотя бы один адрес, Армгард. Аргентина — большая страна.
— Ах, он был в таком состоянии, — машинально отозвалась Астрид и тут же с опозданием ощутила укол тревоги: тон Кнобльмайера опять показался ей каким-то необычным. Пожалуй, она допустила промах, сказав, что Лернер не назвал ни одного имени. Почему жирный моф так упорно об этом спрашивает? Неужели они успели связаться с Лернером…
Эта мысль привела ее в смятение. Может быть, еще не поздно переиграть, «вспомнить» про письмо с адресом Дитмара? Нет, поздно, она уже трижды подтвердила, что Лернер никого не называл, теперь это выглядело бы совсем подозрительно. Не следовало бросаться сюда очертя голову, нужно было спокойно все обдумать, перебрать разные варианты. Впрочем, насчет письма все — Филипп, Дино, Мишель — все согласились, что упоминать о нем не следует. Ах, какая ошибка!
Ужасно расстроенная, она с трудом допила кофе, чувствуя, что вот-вот разревется — из-за всего сразу, по совокупности. Эта дурацкая поездка (и еще два часа обратного пути!), сознание допущенной ошибки, наконец история с Филиппом — тут впору не то что разреветься, попросту взвыть…
— Что с вами, Армгард? — участливо спросил Кнобльмайер.
— Извините, — ответила она с усилием. — Просто мне сейчас вспомнилось… я так надеялась узнать что-нибудь о папочке — была совершенно уверена… Когда мне сказали, что в Парагвае много соотечественников…
— Ничего… ничего… не нужно терять надежды! Важно, что есть офицеры, которые служили с ним в одной дивизии. Не может быть, чтобы никто ничего не знал!
Если бы не обещанное письмо к начальнику полиции, Астрид уехала бы немедленно — так ей захотелось поскорее увидеть Филиппа и поделиться с ним своей тревогой. Но уехать было нельзя. На ее счастье, к станции подвезли на буксире пострадавшую в аварии машину, и Кнобльмайер ушел договариваться с владельцем о стоимости ремонта, извинившись перед Астрид и предложив ей пока отдохнуть.
Лежа в гамаке в тени развесистой сейбы, она слушала усыпляющий шелест листвы, резкие крики какой-то местной пернатой живности, и все это вдруг показалось ей каким-то ненастоящим. И ее пребывание здесь, в Южной Америке, и странная экспедиция, членом которой она стала совершенно случайно, — честное слово, можно подумать, что приснилось. Единственной реальностью во всем этом был Филипп… но опять-таки — почему именно он, почему не Лагартиха, почему никто из других, там, раньше? Приятелей у нее всегда, в общем-то, хватало; одни нравились ей лишь постольку-поскольку, с ними можно было подурачиться, не заходя слишком далеко, а другие заинтересовывали больше, и тут уж она не ставила себе заранее никаких границ — как получалось, так и получалось…
Именно так, случайно, начался у нее роман с Лагартихой. Казалось бы, ничего серьезного, но с Лагартихой ей было хорошо, по-настоящему хорошо. И она была уверена, что с Филиппом будет еще лучше. Однако с Филиппом получилось плохо, она сразу поняла, что делать этого не следовало. Можно было легко сойтись с Освальдо, можно было бы шутки ради соблазнить Дино; но она не должна была, не имела права играть в эту игру с Филиппом, потому что он уже стал значить для нее слишком много.
