мужу Деннису, который посвятил всю жизнь хорошим гражданам этой славной части Дорсета.
Аплодисменты, аплодисменты. Во всех гостиных Хупуэстерна в полуденных новостях телевидения увидели Оринду и толпу, которая встречала ее лишь слегка оркестрованными приветствиями. Вернувшись на поезде из Лондона, отец со смешанным чувством выслушал новость о пресс-конференции Оринды на телевидении. Она могла украсть его популярность. Или спасти ему жизнь, скорей всего невольно. Но вечером на очередной встрече преданных сторонников в церковном зале он тепло обнял ее (со взаимностью), что было бы немыслимо днем раньше. Но довольными казались не все. Тень Оринды, Анонимный Любовник Уайверн, следовал за ней мрачнее тучи. Оринда, в шелковом платье цвета ежевики, сияя от сознания своей щедрости и добродетельности, бросала на него вопросительные взгляды, словно не понимая причины гнева. Почувствовав внутреннее облегчение, Оринда вроде бы не догадывалась, что, подавив свою обиду на то, что кандидатом выбрали не ее, она в некотором смысле понизила статус Уайверна. Он был лучшим другом Денниса Нэгла, но Оринда оставила своего Денниса прошлому. Даже до меня это дошло лишь в конце вечера.
К моему удивлению, драгоценная Полли тоже хмуро восприняла новый поворот событий. Хотя сама приложила руку к перемене настроения Оринды.
— Я не рассчитывала на такой радикальный шаг, — жаловалась Полли.
— В глазах избирателей она восстановила свою постоянную роль жены! Слов нет, она хороша в этой роли. Но она не жена Джорджа. И она не может надеяться, что будет по-прежнему открывать все праздники и тому подобное. А я держу пари, что именно это у нее на уме. Что вы сказали ей на скачках?
— По-моему, вы хотели, чтобы она перешла на сторону отца.
— Да, конечно. Но я не хотела, чтобы она ходила и повсюду повторяла, что это она, кого мы должны были бы выбрать.
— Полли, подсадите его в парламент. Поставьте его на эскалатор, и он справится с Ориндой и со всеми остальными, — успокоил я ее.
— Сколько вам лет, чтобы говорить такое?
— В конце следующей недели будет восемнадцать. И это вы, драгоценная Полли, велели мне читать мысли людей.
— Мои вы тоже читаете? — с тревогой спросила она.
— В некотором смысле.
Она натянуто засмеялась, но я не прочел ничего, кроме доброты.
Противником можно бы назвать и Леонарда Китченса. Я пришел к заключению, что колебания его выдающихся усов похожи на флюгер. Они сигнализируют о направлении его чувств. В тот вечер, вздыбленные и колючие, они говорили о смешении воинственности и самомнения. А это означало готовность к борьбе.
Обширная миссис Китченс (в больших пунцовых цветах на темно-синем) весь вечер с тревогой следила за нарастанием боевого духа мужа и время от времени подходила ко мне.
— Сделайте что-нибудь, — шипела она мне в ухо. — Скажите Оринде, чтобы она оставила в покое моего Леонарда.
Усы Леонарда вибрировали возле шеи Оринды. И мне казалось, что тут действовать надо по-другому. Но под настойчивые и повторявшиеся понукания миссис Китченс я подошел к ним и услышал взволнованный и жалобный скулеж Леонарда.
— Я бы сделал для вас, Оринда, все. Вы же знаете, все. Но вы перешли на сторону врага. И мне невыносимо видеть, как он пускает возле вас слюни, это отвратительно...
— Проснитесь, Леонард, — беззаботно бросила Оринда, не замечая бушующей лавы под довольно нелепой внешностью, — это новый мир.
Подводные течения могли бурлить и завихряться, но Оринда определенно объединила партию вокруг Джулиарда. В ту ночь в нашей комнате отец буквально не хотел слышать и слова, сказанного о ней. Он решительно приложил палец к губам и вытащил меня в коридор, плотно закрыв нашу дверь.
— Что случилось? — заинтригованный, спросил я.
— Сегодня вечером редактор «Газеты Хулуэстерна» спросил, думаю ли я, что люди, голосующие за меня, глупые?
— Но это же чушь. Это... — Я замолчал.
— Да. Помнишь, когда мы шутили насчет глупых избирателей, мы были здесь в спальне одни. Ты никому не повторял наши слова?
— Конечно, нет.
— Тогда откуда «Газета» знает?
— Ушер Рудд, — медленно проговорил я, вытаращив глаза. Отец кивнул.
— Ты рассказывал мне, что механик — Терри, его так зовут? — был уволен, потому что Ушер Рудд подслушал его разговор в постели с помощью одного из устройств, которые улавливают голоса по слабой вибрации оконного стекла?
— Ушер Рудд, — в ярости воскликнул я, — хочет доказать, что я не твой сын.
— Это неважно, он проиграет.
— Он Оринду тоже преследует, не говоря уже о Бетьюнах.
— Он думает, что если забросает грязью, то что-нибудь да останется.
Не давай ему никакого повода.
Дни проходили, и каждый мог убедиться, что сальто-мортале Оринды имело влияние только в Хупуэстерне. В Куиндле уже меньше, и совсем немного в деревнях, точками разбросанных по карте, где был один церковный шпиль, пара пабов и одна телефонная будка. Приветствия и аплодисменты встречали ее возле дома. А где-нибудь, скажем, в Миддл-Лэмпфилд (население 637 человек), когда она приезжала убеждать избирателей, они ограничивались вежливым "О-о?
Ах!" и возвращались к своему сидру домашнего производства. В большинстве деревень сидр, вылитый в глотки избирателей, действовал гораздо эффективнее, чем целование младенцев. И крепкая голова отца, приспособленная к пенистому яблочному продукту, заработала ему одобрение. Каждый день во время ленча мы ездили от паба к пабу (я за рулем), и я привык выслушивать приговор избирателей.
— Хороший парень твой отец, он понимает, что нам в деревне надо. Думаю, я буду голосовать за него. Этот Бетьюн, говорят, городской адвокат. А ты знаешь, как мы о них обо всех думаем. — И мой собеседник опускал большой палец вниз.
Отец заставлял их смеяться. Он знал, сколько стоит сено. Они бы пошли за ним на Южный полюс. Оринда полагала, что деревни — напрасная трата времени. Так же считал и Мервин.
— Они проголосуют за парня, с которым играли в дротики, — улыбался отец, будто не замечая двойного нажима. — Хотя я платил за свою выпивку, они платили за свою. И никто никому не обязан.
Оринде не нравился сидр, и она не любила пабы. Лаванда, к моему удивлению, любила и то, и другое. Поэтому отец, Лаванда и я провели несколько дней, разъезжая в серебристо-золотом «рейнджровере» по отдаленным деревням и таская за собой «мыльный ящик». Мы проверяли, чтобы ни один избиратель не остался (как говорил отец) неперевернутым. А на следующей неделе пришла очередь Оринды: она чуть не погибла.
Глава 7
Во вторник последней недели хождения от двери к двери от миссис Уэллс наконец прибыл с посыльным ящик с моим имуществом и велосипед.
Наверху в нашей комнате отец с интересом и любопытством рассматривал скудные свидетельства моей жизни. Два приза за победы в стипль-чезе среди любителей, несколько фотографий: я на лошади или на лыжах, групповые школьные снимки, застывшая команда, я сижу в первом ряду, а капитан обнимает кубок (за стрельбу в цель), книги по математике и по истории скачек с биографиями жокеев. Одежда, не слишком много, потому что, к своему отчаянию, я продолжал расти.
Отец взял мой паспорт, свидетельство о рождении и фотографию в рамке его свадьбы с моей матерью. Он вытащил снимок из рамки и несколько долгих минут разглядывал его. Потом провел пальцем по ее лицу и глубоко вздохнул.
— Ты ее помнишь? — неосторожно спросил я. — Если бы она вошла сейчас в комнату, ты бы узнал ее?
