интеллектуально одаренные люди, философы и ученые. Такие, например, как… Саврасов. Конечно, не в библейского Бога, обросшего ветхозаветными нелепицами. В такого Бога Иисус и сам не верил. Это Бог темных людей. Иисус хотел утвердить веру в очищенного, так сказать, в философского Бога, в некий высший духовный постулат. А что божественный, идеальный мир существует, лучшим доказательством тому служит сам Иисус — представитель этого мира.
Желая отвлечься от тягостных дум, Иисус часто брал саквояж и перебирал свои любимые книги. Когда попался “Дон-Кихот” Сервантеса, его так и кольнула мысль: а что, если он такой же мечтатель, оторвавшийся от земной действительности рыцарь духовности? И не похожи ли его только что начавшиеся земные скитания на смешные и нелепые приключения рыцаря печального образа?
Не сражается ли он с ветряными мельницами и… со стадом свиней? Может быть, и так… Кто же тогда у него трезвомыслящий Санчо Панса? Вилли Менк?
Вспомнив о Менке, Иисус встрепенулся. Получается, что, прячась от людей, он как бы спасовал перед этим обывателем. Хватит сидеть над книгами, решил Бог, хватит пока и парадных выходов в народ. Чтобы познать народ конца двадцатого века, надо снова войти в него, стать его незаметной частицей.
Кроме книг, в саквояже у Бога хранились деньги, принадлежности туалета и новый, так сказать, земной костюм. Сняв сандалии и хитон, Иисус обулся в лакированные туфли, напялил на себя модный клетчатый пиджак и немнущиеся брюки.
В километре от его убежища, в густом сосновом лесу одиноко стояло четырехэтажное здание психбольницы. Рядом — станционная площадка, у которой электропоезда останавливались всего лишь на минуту.
Иисус сел в вагон и через пятнадцать минут оказался на улицах Мюнхена. В новом костюме, в темных очках и в шляпе он был неузнаваем. Однако поначалу держался робко, избегая в особенности встреч с полицейскими. Потом осмелел. На площадях, в магазинах, в толчее кинотеатров прислушивался к разговорам.
Самолюбие Бога было задето: о нем говорили часто, но без восторга, с вялым недоумением. Верующих он не встречал. Из газет Иисус узнал, что они все свободное время толкутся в переполненных церквах, неистово молятся и чего-то ждут. Может быть, светопреставления?
Пошляк Вилли Менк — в центре внимания. Вот это ущемило Иисуса больше всего. На его божественной личности Вилли прославился и разбогател. Недавно, как сообщают газеты, он купил себе аэрояхту.
В Мюнхен Иисус выезжал несколько раз. В одном из парков он купил как-то свежую газету, взглянул на первую полосу и состроил кислую гримасу, он увидел свой портрет и рядом — портрет Вилли Менка. “Мой неразлучный Санчо Панса”, — с горькой улыбкой подумал Иисус, горячо надеясь, что судьба больше не сведет его с бойким репортером.
Бог, всесильный Бог панически боялся ничтожного Вилли Менка! И, как показали дальнейшие события, у него были для этого серьезные основания.
Однажды вечером Бог вернулся в убежище, переоделся в свою евангельскую одежду, обул сандалии на босу ногу (модные, с попугайской раскраской носки он давно выбросил) и развел перед шалашом костер. Поужинав, он в глубокой задумчивости сидел перед ним до ночи.
Слева, в густом кустарнике, посеребренном луной, послышался шорох. Иисус поднял голову. Листья снова шевельнулись. Такое впечатление, будто за ним наблюдают из кустарника.
— Выходи, сын мой, не бойся, — произнес Иисус, подумав с кривой усмешкой: не Вилли Менк же это, в конце концов!
Из кустов выскочил коротко остриженный долговязый человек. Он упал перед Иисусом на колени, перекрестился и, глотая слова, быстро заговорил:
— Боже! Великий Боже! Я узнал тебя. Прими… Прими меня в свои ученики.
— Апостол! — воскликнул Иисус, взволнованный неожиданной мыслью: так вот что ему нужно — новое Евангелие и его проповедник.
— Так ты хочешь стать апостолом?
— Да, да, да, — бормотал человек, тряся головой.
— Как тебя звать?
— Ганс. Ганс Шеерман.
— Евангелие от Ганса? — Бог поморщился: звучит не очень внушительно. — Ну, хорошо, будешь зваться Иоганном. Садись.
Иисус разъяснил новому апостолу, что прежние четыре Евангелия — от Матфея, Луки, Иоанна и Марка — содержат много противоречий, иногда просто нелепостей и дают не совсем верный образ Христа.
Ганс, казалось, внимательно слушал, согласно кивал круглой головой, глядя на Бога большими задумчивыми, как у вола, глазами. Затем начинал бормотать до того несообразное, что Иисус стал с ужасом догадываться: это же умалишенный!
Задав несколько вопросов, он с трудом выяснил, что Ганс во время прогулки сбежал из больницы, до ночи проплутал в лесу, наткнулся на шалаш и выследил его обитателя. По портретам, которые Ганс часто видел в газетах и на телеэкранах, он узнал Иисуса. Такая встреча, решил Ганс, предопределена свыше. Он сподобился стать учеником, апостолом Бога.
Горечью наполнилась душа Иисуса. Нашелся наконец ученик, свято поверивший в мессию и его благую весть. Да и тот оказался умалишенным. Причем таким, которого он и вылечить не мог, ибо за наследственные болезни Иисус не брался.
Иисус отвел Ганса к психолечебнице, с грустной улыбкой повелел своему ученику остаться в сей обители и никому не говорить о встрече.
Однако Ганс, видимо, проговорился. Об этом Иисус узнал несколько дней спустя, когда в земной одежде вновь появился в Мюнхене.
На углу улицы, недалеко от парка, стоял автомат, продававший свежие газеты.
— Вилли Менк нашел пропавшего Бога! — веселым мальчишеским голосом кричал автомат, размахивая газетой. — Читайте новые сведения об Иисусе! Вилли Менк напал на след!
Иисус обомлел. Вездесущий Вилли Менк преследовал его и здесь, продолжая оглуплять пришествие Христа.
Иисус торопливо сунул в щель автомата пфенниг, схватил свежие, пахнущие типографской краской страницы и поспешил в парк. Здесь он сел на пустую скамейку и развернул газету.
Многого он ожидал от Вилли Менка, но такого… У Бога даже потемнело в глазах, когда увидел крупный заголовок: “Идиот — ученик Христа!”
Иисус застонал. Ничтожнейший обыватель нанес всемогущему Богу чувствительный удар в самое больное место.
Кто он?
С болезненной раной, нанесенной самолюбию, Бог покинул Германию и поселился в Марселе, на одной из самых тихих и малолюдных улиц. Подавленный и обескураженный, он несколько дней не выходил из номера гостиницы.
Ненавистный, беспрерывно стрекочущий, как сорока, телевизор Иисус не только выключил, но и повернул экраном к стене.
Читая газеты, он заметил кое-какие перемены.
Слава Вилли Менка померкла. На страницах еженедельников и газет выступали серьезные журналисты и эссеисты, философы и ученые. События, связанные с появлением Иисуса, излагались в спокойном и сдержанном тоне. Все чаще вместо слова “Бог” журналисты предпочитали иные. Например, чудотворец. А в той стране, где Иисус сделал свой первый и самый эффектно обставленный выход, называли просто “феноменом”, подчеркивая тем самым его природность, “сиюсторонность”, принадлежность к физическому миру.
“Феномен, — горько усмехнулся Иисус, почувствовав укол самолюбия. — Я всего лишь феномен”.
