ритме со всеми морями — и земными, и космическими, с их ветрами и бурями. Боцман еще раз посмотрел на хронометр, потом на небо и на трубе заиграл побудку.
Матросы высыпали на палубу, и послышалась команда старпома:
— Убрать ветровые паруса, подготовить световые! Приказы его, ясные и точные, команда выполняла быстро и умело. А на капитана любо-дорого смотреть. Поглядывая на луны и розовеющие облака, он улыбался и потирал руки.
«Лакомка», — подумал я. Приближались сладостные мгновения, когда раскрывался его талант.
Управляя штурвалом, я перевалил через одну земную волну, потом через вторую и коснулся первой космической… Наступил звездный час капитана!
— Поднять лунный! — приказал он каким-то особенно ласковым голосом.
Лунным капитан называл парус у бушприта. Он был У него одним из любимых. Широкий треугольный парус затрепыхался и наполнился лунным светом. Верхушки мачт порозовели, и настала очередь солнечных парусов.
— Фок-брамсель! — воскликнул капитан и взмахнул рукой.
На вершину фок-мачты взлетел парус и, порозовев, выгнулся под лучами встающего солнца. Команды капитана, подкрепляемые выразительными жестами, следовали одна задругой. Паруса взлетали вверх, в нужный момент заменялись другими. Капитан дирижировал ими, как оркестром.
— Артист! — с восхищением и завистью прошептал старпом.
Штурвал в моих руках даже не дрогнул, солнечный ветер без рывков, легко и плавно перенес нас из земного океана в звездный.
Матросы, махая руками, прощались с родным солнцем. Стремительно удаляясь, оно уменьшилось до размеров раскаленного ореха, потом зернышка и вскоре совсем затерялось среди других звезд. Слабенькие лучи его уже ничем нам не помогали. Световые паруса повисли. Но тут подоспел наш любимец Аларис. Он вновь начал раздуваться, разгораться и наполнил паруса неистовым оранжевым светом. Становилось жарко. Снасти вибрировали, как натянутые струны, мачты гнулись и скрипели, паруса, казалось, вот-вот сорвутся и, подхваченные световым ветром, полетят, как сухие осенние листья…
Но капитан знал свое дело. Фрегат мчался, покачиваясь на пологих волнах, взлетая на гребни с пеной, похожей на обычную морскую. Аларис гнал нас, но и сам удалялся, уменьшался и вскоре погас. На черном бархате неба выступили звезды, заглушённые ранее полыхающим светом Алариса.
— Торжественная минута, — сказал боцман, топтавшийся около капитана. — Надо бы это дело отметить.
— Ладно уж, валяй, — усмехнулся капитан.
— К орудиям! — весело крикнул боцман. Фрегат качнулся от залпа бортовых пушек. По морю прокатился грохот.
Через несколько дней (сутки мы отмеряли по земным часам) корабль набрал скорость, близкую к световой. Аларис скрылся за горизонтом. Паруса, а ими маневрировал уже старпом, наполнялись лучами многочисленных светил, разбросанных в черных глубинах мироздания. И каких только звезд не было: голубые, оранжевые, изумрудные… Красота неописуемая! Меня так и тянуло запечатлеть ее на холсте. Собрался уже пойти за этюдником, но, увидев расхаживающего на шканцах старпома, передумал. Этот дьявол опять будет торчать за спиной и с удивлением взирать на картину. А тут еще на палубу выскочил матрос с расширенными от ужаса глазами.
— Братцы! — завопил он. — На корабле завелся черт, пожирающий крыс. Черт-крысоед!
— Это еще что за черт? — нахмурился старпом и, взглянув на меня, с усмешкой предложил: — Посмотрим. Черти и дьяволы как раз по твоей части.
— Не по моей, а по твоей, — проворчал я.
С фонарями в руках мы спустились в самый нижний, пустой трюм. На кораблях часто один из трюмов не загружают. Сюда, привлеченные запахом приманки — кусочками сала, со всех углов корабля сбегаются крысы и попадают в ловушки. К нашему удивлению, приманки исчезли, но ловушки почему-то не сработали.
— Прожорливый черт, — прошептал один из матросов, толпившихся за нашими спинами. — Смотрите. Он не только приманку, но и всех крыс сожрал.
На полу валялись груды обглоданных крысиных косточек и высохших шкурок. За дни нашего плавания кто-то и в самом деле съел почти всех корабел ных крыс.
— Черт! Черт-крысоед!
Матросы в панике бросились наверх.
— Суеверное дурачье, — проворчал старпом. — Я заставлю их выследить этого черта.
По его приказанию трюм очистили от шкурок и на крючки насадили новые наживки. Матросов он заставил по очереди дежурить в трюме.
— Темно, — пытались возражать матросы, но стар пом показал кулак и пояснил:
— Глаза привыкнут к темноте. Что-нибудь увидите. Вскоре первый же дежурный выскочил из трюм как ошпаренный. Зубы его стучали от страха.
— Видел! Лохматый такой! Страшный!
Мы со старпомом, стараясь не шуметь, спустилис вниз. В углу трюма за отодранными досками, которы мы раньше не заметили, кто-то шевелился и, причмокивая, жевал приманку.
Мы с трудом вытащили на палубу этого мычавшего типа и подвели к капитану. В это время разгорелся Изумруд — далекая, но достаточно яркая цефеида, которая осветила палубу угрюмым зеленым светом. Матросы, и без того позеленевшие от ужаса, шарахнулись в стороны, а боцман подошел и, попыхивая трубкой, долго всматривался в заросшее волосами лицо. Сквозь седые заросли виднелись лишь зверова то бегающие глазки.
— А, попался, голубчик, в нашу мышеловку, ухмыльнулся боцман и пояснил: — Узнал я его. Это бывший пират. Ночью, видимо, сбежал из тюрьмы, подплыл к нашему фрегату и спрятался в трюме.
— Что с ним делать? — развел руками старпом и после недолгого раздумья приказал: — Привяжите к ногам чугунное ядро и бросьте за борт. Ну зачем же так? — сказал капитан, с сохранением разглядывая это жалкое подобие человека. — Постричь его, накормить, приодеть. Авось пригодился Новичок пригодился. Оказался он довольно угрюмым но исполнительным и опытным моряком. Матроназывали его не иначе как Крысоедом и обходили стороной. Но потом привыкли и, окружив его, посмеивались и о чем-то расспрашивали. Видимо, о его пиратских подвигах.
Тревожили меня эти сборища, верховодил которыми долговязый Хендис Хо. Иногда появлялся в этой компании старпом и с усмешкой прислушивался. Но стоило подойти мне или боцману, как раздавался хохот. А Хендис Хо, подняв палец, восклицал:
— Я знаю анекдот еще лучше. Слушайте.
— Хватит, — обрывал старпом. — По местам!
— Не нравятся мне эти анекдотчики, — разделяя мое беспокойство, ворчал боцман.
Через несколько дней я еще больше встревожился: в моей каюте кто-то побывал. Все знали, что я коплю деньги с намерением уйти в отставку и заняться живописью. Но золотые монеты были на месте. Книги? В них кто-то рылся. Но ими мог интересоваться только капитан, а ему я верил, как самому себе. И лишь вечером обнаружил: исчезла лоцманская карта.
— Ерунда, — успокаивал капитан, когда я доложил о пропаже. — Сам же засунул куда-нибудь и забыл. А все опасные зоны мы с тобой, да и боцман тоже, отлично помним.
Так-то оно так. Но без карты я чувствовал себя не совсем уверенно и допустил оплошность: фрегат вошел в полосу густой пылевой туманности. Правда, Двигалась она в том же направлении, что и корабль,
и не могла своим трением воспламенить паруса. Н все же неприятно, когда пыль попадает в глаза и хрустит на зубах. К тому же мы могли сбиться с курса — мгла окутала нас и скрыла звездное небо. Лищ Изумруд размытым зернышком светился сквозь пелену. По нему я кое-как сориентировался и вывел фрегат из тумана.
И ахнул — неописуемое зрелище! Матросы, истосковавшиеся по земному небу, бегали по палубе и, приплясывая, кричали:
