— Звуки! — заволновался отец. — На прежнем экране их не было. Это звуки прошлого.
Экран засветился, появилась макушка дерева, звеневшего глянцевитыми, словно лакированными, листьями. На нижнем суку притаился полосатый хищник с громадными, в полметра длиной, клыками. Бесшумно, как кошка, переминаясь лапами, хищник рыкнул и прыгнул на спину какого-то крупного животного, Пробегавшего мимо. Животное взревело, метнулось в сторону и скрылось вместе с хищником, вцепившимся в затылок.
— Саблезубый тигр! — воскликнул Руди. — Отец, То Доледниковый период, миоцен.
— Точнее, олигоцен, — поправил отец. — Фильм, Мистер Грей, снимай фильм. Видишь? Мастодонт.
Под деревом, треша ветвями, неуклюже ворочалось огромное животное и хоботом срывало охапки листь] ев. Вскоре с гулким топотом выступило целое стадо мастодонтов и направилось к синеющему вдали озеру. Вечер — пора водопоя. Солнце, перечеркнутое сизыми тучами, скрылось за горизонтом, в потемневшем небе алмазной пылью рассыпались звезды. Одна из них заискрилась и начала разбухать, стремительно разгораться. Мастодонты спокойно пили воду, но, когда все вокруг внезапно озарилось ярким светом, в панике разбежались. Ночная тишина взорвалась гулом, топотом, ревом.
— Сверхновая звезда! — закричал Мистер Грей.
— Опять сверхновая! — удивился Руди.
— Это знамение, — прошептал отец.
— Что ты, папа? Такой трезвомыслящий человеке как ты, и вдруг суеверия.
«До чего постарел, — с болью в сердце подумай Руди. — Это старческое суеверие».
— Нет, сынок. Это знамение послал нам кто-то. Оч близко, он знает, что со сверхновой связано для нар что-то очень важное. Завтра поищи его, обшарь планету. Без меня. Я что-то плохо чувствую себя.
С утра Мистер Грей разослал во все стороны роботом Руди на авиетке летал над тундрой и таити, над полями и рощами. Опускался на пустыри, где когда-то были города. Но и здесь ничего подозрительного. Только щебень, ржавый металл, битое стекло.
На прощанье Руди с грустью покружил над Лазурным берегом и опустевшим бунгало. И вдруг заметил в океане крохотный островок с двумя-тремя десятками веерных и кокосовых пальм. «А мы и не знали» И подумал он и опустился на остров. И сразу же увидел-окурки! Руди вздрогнул и оглянулся. Здесь кто-то был! Кто-то чужой! В семье никто не курил, и вообще на корабле нет ни одной сигареты.
«Это же он наследил, — сообразил Руди. — Тот самый призрак, мое подобие». Юноша обошел островок вдоль и поперек. И ничего, ни малейших следов, кроме окурков. Они хорошо сохранились, потому что лежали в глубокой впадине между сухими корнями очень старой пальмы с мохнатой корой и густой листвой. Недалеко от пальмы, под обрывом, синела бухточка, удобная для стоянки яхты. «И яхта, и я- призрак, — с усмешкой подумал Руди. — Дикие номера откалывает эта дикая планета».
Руди вернулся на корабль, но об окурках на острове никому не сказал. Надо работать, решил он.
Но прошел год, и юноша начал подозревать, что они не только топчутся на месте, но и забрели в тупик. А тут еще отец все чаще уходил в каюту передохнуть. Постарел он очень сильно, как-то сразу надломился его когда-то могучий организм. Да и мама все чаще жаловалась на сердце.
Однажды поздним вечером Руди вышел из корабля. Оттуда ни звука — ни смеха, ни музыки. Давно забылись веселые, шумные вечеринки, давно не зажигались огни в саду кают-компании. Лишь один иллюминатор светился, там у постели больного отца мама и сестра.
Чувство безнадежности охватило юношу, холодом повеяло из мировых глубин. Звезды казались ему льдинками, пляшущими в черном омуте Вселенной, а светящееся пыльное полукольцо бывшей Луны — снежной метелью. Руди повалился на траву и заплакал. «Вот умрет отец, что буду делать? Как быть?»
Но первой умерла мама. Скончалась на руках дочери, встретившей смерть матери на удивление спокойно. Похоронили маму на холмике недалеко от корабля. На могиле поставили деревянный крест.
— Так пожелала мама, — пояснила Катя и шепнула на ухо брату: — Она сказала, что увидимся в другом мире. Ты веришь этому?
— Нет, этому не верю. Как и папа, знаю, что никакого другого мира нет.
— Все-то вы знаете, — усмехнулась Катя. — А я вот не знаю. И это помогает мне жить. И вам помогу.
И в самом деле помогала. Не так, конечно, как искусный Мистер Грей, не ловкостью рук и знаниями, а чем-то более важным. Она присутствовала при всех ответственных экспериментах с машиной времени, шутками и насмешками подзадоривала отца и брата.
— Для тебя ведь стараемся, — улыбался отец. — Руди доведет дело до конца и унесет тебя в иное время, в сказочную страну. А я останусь здесь, рядом с мамой. Нет, нет! Не возражайте, мне не дотянуть.
Через год брат и сестра похоронили отца рядом с мамой. Крепившаяся до этого Катя разрыдалась:
— Вот и остались мы, Руди, вдвоем.
— Не смей плакать! — прикрикнул Руди, стараясь суровостью скрыть свое отчаяние.
— Смотрите, какой страшный, — сквозь слезы улыбнулась Катя.
«Она у меня молодец», — с нежностью подумал Руди и мысленно поклялся никогда не грубить сестре. Закончив хозяйственные дела, она всегда заходила в лабораторию. И теплее становилось на душе у брата.
— Ты скоро заменишь мне Мистера Грея, — пошутил он однажды. — Отлынивать он стал, разленилсяа — Заболел он.
— То есть как это? — удивился Руди. — Ах да, понимаю. Где он?
Мистер Грей сидел на кухне перед иллюминатором и безучастно смотрел на проплывающие облака.
— Печень у меня барахлит, — пожаловался он. Брат и сестра вскрыли у Мистера Грея пластиковый живот и заменили «печень» — электронный блок питания. Мистер Грей при этом отчаянно выл и визжал.
— Операцию без наркоза делаете! — кричал он. — Изверги вы! Варвары! Душегубы!
— Не притворяйся, — рассмеялась Катя, понимавшая, что, потешно изображая человеческую боль, Мистер Грей старается развеселить брата и сестру.
— Сердце у тебя тоже пошаливает, — заметил Руди. — Лечись сам. Детали можешь брать у этих, у «пауков». Ни к чему они сейчас, да и энергия на исходе.
Ради экономии энергии даже завтраки и обеды готовили на костре, а потом на очаге, который смастерил Мистер Грей рядом с кораблем.
Однажды ранним утром, когда Катя и Мистер Грей готовили завтрак, Руди ушел далеко в поле. Вот и речка, мостик, уже изрядно покосившийся от времени. А за ним синела вдали почти забытая тополиная роща. Юноша перешел мостик и будто шагнул в давно минувшее детство. Защемило в груди, закружилась голова от запаха трав, от гудения проснувшихся пчел. Не в силах бороться с зовами детства, промелькнувшего как сон, как журавлиный крик в вышине, Руди сел под тем самым мшистым старым тополем и подумал: «А не плюнуть ли на все и уйти в природу?» Он взглянул на розовые облака, башнями громоздившиеся на горизонте, услышал ликующую песню жаворонка. Разве это не счастье? «Нет, — усмехнулся Руди. — Жить бездумной птичьей жизнью — это страшно. А самое главное — мой долг. Я должен довести дело родителей до конца. Но как? С машиной времени ничего не получается. И не получится. Никогда». От этой внезапно возникшей и беспощадно ясной мысли юноше стало так жутко, что он обхватил голову руками и застонал. И вдруг услышал голос:
— Не отчаивайся, мальчик.
— Я уже не мальчик, — обиделся Руди и, вздрогнув, оглянулся по сторонам.
— Ах, извините, пожалуйста. Забыл. Ты сейчас взрослый дяденька. — Насмешливый голос слышался из кустарника, в котором еще вился утренний туман. И голос как будто знакомый.
«Дед. Опять он мне чудится», — подумал Руди и, закрыв глаза, представил: вот сейчас выйдет из кустарника самый настоящий дед, этакий патриарх с седой окладистой бородой и в лаптях. Кустарник зашумел, оттуда как будто и в самом деле кто-то вышел. Руди открыл глаза и обомлел: перед ним на бугристых корнях сидит дед. Не в лаптях, правда, а в старых стоптанных сапогах. На нем серые штаны с
