«Опель-рекорд». За его рулем сидела покрасневшая от смущения молодая девушка. Она открыла дверцу, вышла и завертела головой, не зная, куда деваться от стыда.
— Не умеешь, не берись! — сердито прогремел водитель «Волги» и тоже вышел из машины.
«Алкаш», — обрадовался я. Подступая к сконфуженной девушке, Алкаш потрясал кулаком и кричал:
— Не берись, говорю, за руль. У, старая ведьма!
Девушка и в самом деле мигом стала дряхлой сгорбленной каргой, села на метлу и улетела. Да так проворно, что полицейские только рты разинули.
— Тьфу, нечистая сила, — хмурился Алкаш. Но увидев меня, просиял: — Дружище! Жив!
— Жив. Директору департамента я понравился, — не без бахвальства ответил я. — И знаешь, почему? Именно я придумал…
Хотел сказать: «Черного паука», но передумал. Опять как-то нехорошо стало, стыдно. Если Алкаш узнает, будет ли он меня уважать? Вряд ли.
— Однако что это? — спросил Алкаш. — Кандалы? Спецпроверка? Скверное дело.
— Ерунда. Снимут показания датчиков, и все.
— Снять-то снимут. Но выдержишь ли? Три дня назад один монах не выдержал кошмаров и в ужасе что-то наговорил на себя. Заподозрили, что он разведчик. По дороге в «цедепе» он скончался.
— Не пугай. Меня сейчас беспокоит вон тот исторический.
— Гадкий тип, — согласился Алкаш, увидев того самого невзрачного господина с наклеенной улыбкой, не спускавшего с меня липкого взгляда. — Как-то он и ко мне прицепился, словно банный лист. Еле отвязался. Его здесь ценят.
— Кто он в историческом прошлом?
— Агент царской охранки. На машине мы удерем от него.
Я уселся рядом со своим приятелем. Но с конвоирами вышла заминка, немало меня позабавившая. Я и в дальнейшем я цеплялся за каждый смешной пустяк, чтобы забыть страхи и поддерживать помогавшее жить беззаботное настроение.
Все четверо — конвоиры Алкаша и мои — на заднем сидении уместиться не могли. Зашел спор, кому уходить в микросостояние. Никому не хотелось расставаться ни с плащами мушкетеров, ни с гусарскими мундирами.
— Воронам неприятно находиться в машине, — заносчиво заявил Мефодий. — Мы вольные птицы.
Моих гусар ущемило самолюбие. Они кричали, называли своих недругов глупыми черными воронами. Дело чуть не закончилось потасовкой. Усач и Крепыш выхватили сабли и подступили к мушкетерам Алкаша. Те ощетинились шпагами.
— Довольно! — прикрикнул Алкаш. — В «цедепе» захотели? Сейчас полицейского позову.
На краю площади, около синагоги, прохаживался полицейский — плечистый мужчина с резиновой дубинкой. Конвоиры приутихли и начали вполголоса совещаться. Более сговорчивыми оказались мои гусары. Они сели в машину и тихими мышками притаились в углу сидения.
Вскоре липкого агента охранки мы оставили далеко позади, а еще через полчаса Алкаш подкатил к крыльцу моего коттеджа.
— Уютный домик, — похвалил он.
А я с изумлением взирал на ставший неузнаваемым завод. Появились новые корпуса, аккуратными рядами тянулись четырехэтажные дома поселка. В рабочих спецовках сновали изгнанники. И все у них получалось быстро, добротно и ладно.
— Здорово орудуют, черти, — отозвался Алкаш. — Наловчились хватать откуда-то из ничего.
— Но зачем им промышленность? — спросил я. — Из ничего они могут брать все, что угодно.
Оказалось, далеко не все. Есть какие-то барьеры или запреты на термоядерную энергию, на лазерное и силовое оружие. Изгнанники хотят сделать все это с помощью «эвристических способностей» исторических персонажей.
— Но зачем?
— Дурацкий колпак, — загадочно ответил Алкаш и показал на небо.
Я взглянул вверх, увидел темно-синее предвечернее небо, редкие облака — и ничего больше.
Тем временем Алкаш с помощью конвоиров из «ничего» вытащил для меня новенькую голубого цвета машину.
— Это дело надо обмыть, — сказал Алкаш.
— Я с тобой пообедаю, но пить не буду.
— Правильно, — согласился мой друг. — Кандалам выпивка помешает. Да и ночь лучше встретить трезвым. Кошмары будут.
«Причем тут кошмары?» — хотел я спросить, но не успел. Алкаш подскочил к своей машине, взял из багажника закуску и бутылку, которая оказалась пустой. Он с сожалением повертел ее и отбросил в сторону.
— Мефодий, достань выпивку, — Алкаш подмигнул мне. — У них это красиво получается.
— Свинья, — процедил Мефодий, но просьбу выполнил охотно и ловко. Бутылку выхватил прямо из воздуха.
— Носач! — воскликнул Алкаш, протянув стакан с водкой. — Выпей хоть ты со мной. Ну хоть капельку.
Носач понюхал водку и, замахав руками, в ужасе отскочил. Отчихавшись, брезгливо прогнусавил:
— Не понимаю, как люди пьют такую гадость.
— Видел? — подмигнул мне Алкаш. — Никак не могут. А жаль. Зато в карты они научились здорово. Они и твоих научат.
И верно: сдружившиеся мушкетеры и гусары вскоре сидели за столом и с увлечением играли в подкидного дурака.
Меня же все больше занимала, даже чуть тревожила лихорадочная деятельность изгнанников. В заводских корпусах мелькали огни, какие-то готовые машины и приборы взлетали так высоко в поднебесье, что искорками вспыхивали под лучами упавшего за горизонт солнца. Покружившись, искорки разбегались. Видимо, на другие заводы и в лаборатории. Зачем все это? Хотят создать новое оружие и разрушить «дурацкий колпак»? И что это за колпак? Силовая сфера?
Задумавшись, не заметил, как потемнело. Густые тучи обложили небо, начал накрапывать дождик. Осоловевшего Алкаша конвоиры втискивали в автомашину.
— Свинья, — брюзжал Носач. — Возись теперь с ним.
Носач и Мефодий подхватили машину, взлетели вверх и затерялись в низко клубящихся влажных тучах. Они унесли Алкаша домой. Мне стало так грустно и одиноко, что я поспешил к своим гусарам. Все-таки какое-то общество.
В большой комнате Усач прилаживал к стене трехэкранный телевизор. Близился торжественный час, что-то вроде вечернего дьяволослужения. Я уже кое-что слышал об этой церемонии, призванной возвеличить Гроссмейстера. Оно и понятно. Диктатура сильной личности и диктатура страха — только на этом может держаться разношерстное и буйное общество изгнанников.
«Любопытно взглянуть на сильную личность, на самого Люцифера», — подумал я, удобно усаживаясь перед телевизором. Крепыш выбил из-под меня стул с такой стремительностью, что я упал на пол.
— Ты что? В костер захотел? — испуганно зашептал он. — Стоять!
Превратившись в чертей, конвоиры вытянулись в струнку. И в это время засветился телевизор. Крохотные телепередатчики, летающие повсюду подобно комарам или москитам, передавали изображения на все три экрана. На левом — улицы и площади, на которых горожане вдруг засуетились и заметались. Одни стремились домой к своим телевизорам, другие ломились в храмы, мечети, синагоги, где их поджидали светившиеся экраны. Опоздавших хватали и тут же на улицах сжигали. Ужас и благоговение должен внушить этот час.
На правом экране — просторный, с высокими сводами зал какого-то храма и сотни изгнанников. В час дьяволослужения нечистой силе позволялось расслабиться, побыть в своем истинном виде и поэтому люди
