это сейчас и вы. А потом я задам вам всего два вопроса, после чего убивайте меня, стреляйте, творите что хотите.
Странник замолчал и без промедления включил плеер. Батарея оказалась почти разряженной, но ее должно было хватить на проигрыш монолога голоса. Густав хотел, чтобы люди услышали его от начала и до конца. Он быстро нашел нужный трек, выкрутил громкость на максимум и развернул динамик к толпе, вытянув и подняв повыше руку.
В динамике кто-то кашлянул и раздалось: «Раз-раз, раз-два…7»
Запись кончилась, Густав выключил плеер и бросил его в рюкзак. Закинул лямку на плечо и, переводя взгляд с лица на лицо, задал первый вопрос:
– Как бы вы поступили в моем случае, зная всю предысторию?
Люди молчали. Отец Захарий, нахмурившись, теребил бороду, пребывая в каком-то трансе. Захарий всей душой хотел прогнать абсурдный страх, проникающий в его душу все глубже с каждым словом, которое произносил
Семен смотрел в землю, матушка Мария крестилась правой рукой, а левой держала свой нагрудный крестик в крепко сжатом кулаке.
– Похож ли этот голос на голос бога, святой отец? – Это был второй вопрос.
Отец Захарий открыл глаза и вдруг начал медленно оседать. Он упал на колени, тряхнув бородой и смотря в одну точку.
– Похож? – повторил Густав.
– Откуда у тебя это? – прошептал Захарий.
– Я уже говорил, – сказал странник. – Ничего не приукрасил. Я убил Андрея только потому, что этот голос оказал на меня громадное влияние. Не гипноз, нет, я не буду оправдывать свой грех влиянием бессознательного. Но думаю, что, если бы такое произошло еще раз, я бы повторил свои действия. Но ты не ответил на мой вопрос, святой отец. Похож ли голос?
– Бог… – Отец Захарий шумно сглотнул и перекрестился. – Бог звучал сейчас из этой вещи. Ровно как и в моей голове всего лишь несколько часов назад. И там, и там – Бог. Я не знаю, как это объяснить… Не для моего ума это дело, скрывать не могу, лгать тоже вера не позволяет. Как земля тебя носит еще, странник, удивляюсь, потому что за суетным не видишь ты вечного и все рушишь… Думаешь, что бьешь ногой по зеркалу, а ударяешь-то себе в лицо… Сложный ты слишком для счастливого человека, по дурости существуешь. И не требуй от меня разъяснений, я и сам понять не могу, как ты получил эту запись и почему Он так с тобой разговаривает.
Люди молчали, слушая Захария, и только Семен следил за странником, не спуская с него глаз.
– Зато я знаю, как объяснить, – сказал Густав. – Я почти с самого начала догадался. Дело в том, Захарий, что это не бог.
– Как это – не Бог? – еле выдавил святой отец.
– Очень просто. Я долго думал, и выходит, все сводится к одному. Предыстория вашей семьи, двора или общины, называйте как хотите, слишком сладкая. Для чуда – в самый раз. Но посмотрите на вещи прямо, не искажая их глупым воображением. Эта церковь, – странник показал на здание, где всегда горела маломощная желтая лампочка над входом, – была построена до вашего появления здесь. И не случайно, нет. Я считаю, что специально для таких, как ты. Мне приходилось слышать о подобных вещах из рассказов странников, но тогда это больше походило на страшилки у костра, чем на реальность. Черт, я и о Легионе когда-то думал точно так же! Теперь вот, когда самолично столкнулся с этим, я склонен им верить.
– О чем же говорится в этих «страшилках»? – спросил Семен, сделав ударение на последнем слове.
– О том, что кто-то потрошит людей, вшивая им датчики, как в машины. Странники называют его хирургом. Не знаю, почему так, мне это слово ни о чем не говорит. Но вроде бы однажды пропал странник, а потом очнулся вдалеке от своего корабля, с зашитой брюшиной. Он как-то добрался до машины и прожил после этого год, хотя некоторые говорят, что и все пять лет. А в один прекрасный день решил включить общий навигатор… Это такая штука, которая отслеживает любые источники сигнала, а не только нашу волну. И он обнаружил, что сам является источником. – Густав замолчал и задумался, а затем продолжил: – Его каким-то чудом аккуратно вскрыли и вытащили из живота маячок. Он-то и давал сигнал. Странник говорил, что то место, где сидел датчик, у него болело и как будто током било, когда он к чему-нибудь металлическому прикасался.
– При чем тут Бог и церковь? – спросил отец Захарий.
– Вот при чем. – Густав щелкнул пальцами, стараясь подобрать слова и выстроить логическую цепочку. – Семен рассказал мне историю о том, как у тебя появился шрам. Я вспомнил, что ты держался за металлическую дверь церкви, когда говорил якобы с богом. Потом я осмотрел церковь изнутри и увидел там проводящие пластины, которые ведут наверх, к антенне стало быть, крест на верхушке очень для этого подходит. Все это сделано для усиления сигнала. Кто-то зашил в тебя передатчик, Захарий. Вернее, не кто- то, а обладатель этого голоса, который знает много обо мне и обо всех. Все было предопределено. Он ведь и привел вашу общину именно сюда, чтобы легче было с тобой общаться и нести людям определенную информацию. Он и меня хочет вести, просчитывая каждый шаг. В этом плане мы с тобой вроде родственников, только в мои кишки или мозги ничего не впихнуто, что не может не радовать. Скажи, ведь изначально голос плохо слышался? Почему ты стал прикасаться к церкви при контакте?
– Поначалу я слышал его как будто издалека, с помехами, с треском, – ответил Захарий. – А когда мы переехали в этот двор, стало легче. В церкви я слышал его хорошо, а однажды утром упал, коснувшись алтаря, и меня как будто лучом света пробило. Его голос заполнил всю мою голову, все тело, до кончиков пальцев на ногах, весь разум. Это было… прекрасно, божественно. На меня спустилась благодать.
– Это был человек, который затеял странную игру, Захарий, – сказал Густав.
– Но погоди. – Святой отец поднял руку. – Где же во мне этот передатчик зашит и как он действует?
– Где шрам – там и передатчик. – Густав постучал себя по лбу. – В голове, стало быть.
– В голо…
Отец Захарий ощупал свою голову и провел пальцем по шраму. Потом посмотрел на Густава, повернулся к людям, ища поддержки, и вдруг упал на руки, встав на четвереньки. В горле у него заклокотало, и его вырвало тугой жидкой струей. Люди отшатнулись, и лишь матушка Мария бросилась к святому отцу, заботливо взяв его за плечи, как и тогда, при его очередном приступе «разговора с Богом».
Густав поморщился, учуяв кислый запах непереваренных консервов вперемешку с морковью и свекольно-чесночным салатом.
– Я не верю, – прокаркал Захарий, и его снова вырвало.
– А я верю, – громко выкрикнул Семен и заковылял к Густаву.
Подошел к нему, убрал руку с костыля и протянул ее страннику.
– Все это выглядит очень странно, но я верю тебе, Густав, – сказал он. – И все, что я услышал из этого плеера, не очень хорошо тебя характеризует как человека. В самом деле, ты настоящий говнюк. Но… ты такой, какой есть. И Бог, этот голос, для многих из нас это настоящее потрясение.
Отец Захарий попытался подняться с колен, у него это не получилось, и он закричал, тряся кулаками и задыхаясь:
– Я не верю, Господи! Я не могу поверить в это!
Матушка Мария обняла его, присев рядом, недалеко от расползающейся лужи зловонной блевотины, и тихонько заплакала. Ей вторило еще несколько голосов из толпы.
Густав пожал руку Семену и сказал:
– Прости меня, что так вышло.
– Тебе не нужно просить прощения. Помнишь, ты сказал, что не надо быть благодарным тебе за спасенную жизнь. Так вот, считай, что мы в расчете.
– Спасибо. – Странник улыбнулся.
– Честно признаться, я всегда колебался в вере, вопрос ведь сложный. Иногда на меня нападало что-то жуткое, засасывающее в трясину неизвестности, и я готов был отдать Богу свою жизнь, целиком, без остатка. А иногда охватывали тоска и неверие, которые я старался порубить на мелкие куски с помощью разума и выкинуть куда подальше. Но не получалось, я всего лишь прятал эти чувства под половичок, что лежит у меня возле кровати. Потом, проснувшись, наступал на них, находил, собирался обратно, и все
