– Какой вы шифр набирали? – спросил Антон.
– Один-девять-пять. И четыре.
– Снаружи он не оставался?
– Я его снаружи весь
В голосе старшей сестры послышалось отчаяние. Невеста сказала:
– Не судьба. Не пойду замуж.
– Осмотрите соседние ячейки! – Что-то запершило у Денисова в горле. Не ожидая, пока Порываев начнет ключом открывать камеры, Денисов пошел вдоль отсека.
У выхода его догнал Антон.
– Старшая запомнила человека, который стоял у соседней ячейки. Он один мог подсмотреть шифр. Вот приметы. Память у нее отличная. Заметил? Больше никого не было – только этот человек и работники автокамеры…
– Поставь в известность начальника розыска и дежурного…
«…Блуждающий форвард из меня аховый!»
Он вышел на перрон.
Впереди виднелся огромный, опутанный рельсами, акварельно-синий парк прибытия. Краски на станции никогда не повторялись. Денисов видел ее графитно-серой, туманной и прозрачно-сиреневой. Сегодня она казалась синей над полосами отполированных рельсов. Завтра могла легко стать аспидно-черной.
«Значит, сегодня это сделано путем подсмотра, – без особой, впрочем, уверенности уточнил Денисов. Это была уже третья версия преступления. – Как будто выслеживаем невидимку. Ни одного свидетеля, который хоть что-нибудь видел!»
На междупутье несколько уборщиков в оранжевого цвета робах жгли мусор. Сухой белый дым стоял, как воткнутая в снег палка.
Станция не пустовала ни минуты. Под Дубниковский мост медленно втягивалась очередная электричка. Стекла ее задней, нерабочей, кабины мерцали, как странный неживой глаз огромного пресмыкающегося.
На другой платформе Денисов снова увидел обеих потерпевших. Они шли в отдел милиции в сопровождении младшего инспектора розыска. Из-за потока пассажиров Денисов не заметил, несут ли они чемодан, но был уверен – вещи найдутся в другой ячейке. Не будет только денег, подарков и обручальных колец.
1 января, 12 часов 30 минут
В камере горел свет. Блестели окрашенные охрой половицы. Сосед по камере прохаживался вдоль нар, накинув на плечи пальто. Орлову показалось, что все время, пока он находился здесь, тот не переставая ходил по камере.
– У вас закурить найдется? – Орлов сел, поджал ноги.
– Проснулись? – Сокамерник тонкими пальцами вынул из кармана сигарету, положил на нары. – Спички есть?
– Есть. Ну и ситуация…
– Создается впечатление, что вы попали в беду, и в большую. В первый раз?
– В первый.
– Понятно. Моя фамилия Савватьев. Еще вопрос: вы москвич?
– Москвич.
– Будем надеяться, что жена и родственники не оставят нас без внимания. Все-таки Новый год! Только бы не догадались сырокопченую колбасу купить! – Савватьев сделал еще несколько шагов.
– Нельзя?
– Не положено: быстропортящаяся! Будем надеяться, что в КПЗ объяснят. В стеклянной посуде тоже воспрещено.
Практицизм Савватьева немного успокоил Орлова.
– А вы что натворили?
– Кто вам на это ответит? – Савватьев присел на край нар. – За такой вопрос раньше подсвечниками били. «В чем вас обвиняют?» Разницу улавливаете? Отвечаю: мое дело простое. Не стоит выеденного яйца. Теперь спрашиваю я: в чем вас обвиняют?
– В краже вещей из автоматической камеры хранения. – Орлов в последний раз затянулся, поискал, куда бросить окурок, но не нашел, поплевав, сунул в карман.
– Вещи краденые нашли?
– Экспонометр и флакон духов. Духи жене подарил.
– По первой части пойдешь. – Савватьев уверенно перешел на «ты». – Что показываешь следователю? Заметь, молодой человек: я не спрашиваю, как было дело. Как показываешь?
Орлов вздохнул, но как-то неискренне. Он, правда, не знал пока, откуда придет помощь, но знал, что она придет, поскольку так бывало всегда. Настоящие беды обычно проносились над ним. Выручали родители, жена, заведующая багажным двором, сердобольные пенсионерки из дома, в котором он вырос. В
