ячейка не открылась. Какая же я слепая…
– Подождите! – возмутилась Колыхалова. – Какие у вас основания подозревать?
– …Я решила, что она что-то напутала, не придала значения! – Заявительница снова закатила глаза к потолку. – Тут мне надо самой… Я ей скажу: «Тоня, родненькая! Пока не поздно! Милиция ничего не знает! Не бери грех на душу!»
– А если не она?
Колыхалова и Блохин обсуждали ситуацию серьезно: потерпевшая не вызывала симпатии, но они не имели права руководствоваться такими критериями, как «симпатия» и «антипатия».
– Извинюсь! «Тоня, – скажу, – родненькая, извини, ради Бога!» – У нее было два обращения – «родненькая» и «друзья мои», – и она поочередно пользовалась обоими. – Вы не могли бы сделать у нее обыск?
Блохин снял шляпу-«дипломат», основательно размял поля.
– А если кто-нибудь вот так покажет на меня, на вас? Что тогда? Обыск?!
– Надо же что-то делать, друзья мои! Не век же стоять здесь!
– Мария Ивановна, – неожиданно обратился Денисов к дежурной по камере хранения, – откройте еще раз ячейку. Пожалуйста.
Зуммер не привлек внимания других пассажиров, они продолжали заниматься своими делами. Денисов заглянул внутрь: несколько пачек в типографской обертке, отрывные календари… Ячейку занимал книгоноша, тот самый, что рекламировал все поступавшие к нему издания как детективы.
Денисов не спеша произвел тщательный осмотр. Книгоноша был человеком предприимчивым, острым на язык, некоторые подходили нарочно, чтобы его послушать. Как-то один из покупателей вернулся к нему с жалобой:
– Вы говорили, детектив! А здесь об осушении торфяника…
Книгоноша и глазом не моргнул:
– Жизнь работяг вас не интересует?! Вам только про жуликов подавай! Где вы трудитесь, любопытно? С удовольствием бы приехал к вам на службу…
Денисов вынул голову из ячейки.
– В этой ячейке лещ не лежал. А если лежал, то давно, – книгоноша никогда не положил бы товар в ящик, пропахший рыбой.
– Извините, друзья мои! – Женщина с силой погасила сигаретку о край урны. – Всему существует предел. Кто-то есть и повыше вас… – Она неплохо разобралась в ситуации и косвенно обращалась к прохаживавшемуся по отсеку Холодилину.
– Мария Ивановна, пожалуйста, проверьте монетоприемник. – Денисов привычно откинул воротник куртки назад.
Дежурная по камере хранения другим ключом – не тем, каким открыла ячейку, – извлекла монетоприемник, стальную копилку, в которой скапливались пятнадцатикопеечные монеты.
– Я так и думал, – Денисов потряс металлической погремушкой, – здесь только одна монета!
– Выходит, я не платила?!
– Выплатили…
Колыхалова на лету поймала его мысль.
– …Только до тридцатого декабря. Тридцатого у нас выемка денег. Раз второй монеты нет, значит, вы опускали свою до выемки…
– Что из того?
– Надо было на третий день приехать и доплатить. Здесь же написано – срок хранения три дня!
– А мои вещи…
– На складе забытых вещей. Сейчас я позвоню туда.
Сабодаш пошел проводить заместителя начальника управления к машине.
– …Денисов в таких делах как рыба в воде. Уот! Чувствую, возьмете его от нас, товарищ полковник! В добрый час.
Холодилин молчал.
За годы работы наблюдал он многих работников, в том числе таких, как Сабодаш, – честных, старательных, в то же время часто попадающих в тупик. Такие работники, Холодилин знал это, отнюдь не были бесполезны: когда версия бывала определена, никто скрупулезнее и тщательнее, чем они, не проходил столбовой дорогой поиска. Безусловно, главную силу уголовного розыска составляли другие – их было абсолютное большинство, те, кто умел извлечь из доказательств максимум того, что из них можно извлечь. И были единицы. Они смотрели на улики под каким-то совершенно неожиданным углом зрения и поэтому замечали то, что упускали другие.
«Нет, – подумал Холодилин, вышагивая рядом с Сабодашем, то и дело останавливаясь, чтобы пропустить людей, устремившихся в метро, – начальник штаба подыщет себе другого работника. Место Денисова в уголовном розыске, в самой гуще событий, на вокзале».
Поняв, что полковник не намерен говорить на эту тему, Сабодаш перевел разговор:
– Это верно? Говорят, «Голубой огонек» будет к юбилею детективов… О нас!
3 января, 6 часов 40 минут
