— С Борькой.
— Рыжий? Дерганый… То смеется, то плачет. Я знаю. Он со мной сидел. Его сегодня утром отправили. Он твой друг? Я и не знал. Нищего, что ли, уделали в Катамонах?!
— Ну!
— Ты — Гия! Ну понятно.
В дверях загремел замок.
— Началось…
Результаты первого допроса Гии Роберт Дов посчитал неплохими.
— Для нас лучше, что он врет… — Дов обернулся к Джерри, тот играл при нем такую же роль, что и хор в греческой драме. — Свидетели тут?
— Да.
— Заводи.
Ленка явилась на допрос вместе с мамашей. На этот раз в ее одежде была перемена: вместо верха был открыт низ. Короткая кофточка заканчивалась на бедрах, ниже начинались колготки.
Роберту Дову показалось, что в самом центре шов разошелся, и он бесцеремонно рассматривал промежность.
— Ну чего он не начинает?!
— Лена! Веди себя как следует!
— Какая жирная скотина!
Роберт Дов намеренно их выдерживал:
— Сейчас придет парень-переводчик…
Ленка только ждала повода, чтобы разораться.
— Ничего не скажу этому козлу… Что он мне может сделать, козел?!
Роберт Дов поднял голову. Насмешливая кривая улыбка не сходила с его губ.
— Лена!
— Ненавижу! Сидит красногубый, яйца чешет…
— Как тебе не стыдно…
Подошел переводчик. До этого он помогал Роберту Дову допрашивать Балабана — спортивный, с крутыми плечами, коротко стриженный кавказец. Начал переводить:
— Борьку знаешь? Что ты с ним делала, какие у вас отношения? Ты спала с ним?
— Вы что себе позволяете? — возмутилась Ленкина мать. — Я учительница с тридцатилетним стажем. Как вы с ней говорите?
— А что? Если учительница, не спишь с папашкой?
Говорил он абсолютно беззлобно, на языке, которым
жители нальчикской «Колонки» говорят с русскими покупателями.
Следователь попросил перевести суть спора.
Переводчик тут же перевел возражения Ленкиной матери на иврит.
Роберт Дов улыбнулся и тут же попросил перевести:
— Я тебя посажу в тюрьму. И надолго.
Улыбка его не могла обмануть. Следователь не шутил.
— Ты, может, еще не знаешь. Есть закон. Как только человек узнал о совершенном убийстве, он обязан тут же сообщить. А иначе он сядет вместе с убийцами. Закон о недоносительстве. Он и в России, и в Израиле одинаковый. Будешь, миленькая, париться с уголовницами в Бейт-Лиде…
Дов включил лежавший перед ним на столе диктофон.
— Узнаешь?
Ленка не узнала свой голос, зато сразу узнала слова. Это было в квартире, куда они приехали поливать цветы…
« — Как ты считаешь, о нсейчас видит нас о т т у д а ?
— Думаешь, оттуда каждый видит, что хочет?
— Во всяком случае, своих близких. И тех, кто при чинил ему зло. Они за ними следят и вредят, как могут. Ты веришь?
— Я его и при жизни никогда не боялся!
— Трусите сейчас? Все-таки полиция!»
Запись сопровождал синхронный перевод на иврит.
« — Кто — я?.. Да я ничего не боюсь! Хоть сейчас на детектор лжи! Полиция тут слаба! Она меня не расколет! Если хочешь знать, я могу кого угодно уделать…
— И меня?!
— Запросто.
— Борька, я тебя боюсь! С чего бы это вдруг?! Мы ведь тут вдвоем!
— Я же шучу! Неужели я могу тебе причинить зло…
— Ну ведь ему вы причинили!
— То другое.
— Как вы это сделали?
— Неужели ты поверила!
— Не доверяешь?
— Я разыграл тебя!»
Роберт Дов дал ей прослушать еще несколько фрагментов: узнала?
« — …Как вас на это хватило?..
— Мы не хотели…
— И чего же?!»
Ленка хорошо помнила, когда это было сказано. Он уже расстегнул на ней джинсы. Горячая рука опускалась под резинку трусиков. Ленка сжимала колени скорее от желания, чем для того, чтобы, остановить его руку. .
« — Открыли, вошли. В квартире никого нет. Стали искать деньги. Все тихо. Вдруг он появился. Поднял хипеж. „Воры!“ Закрыл дверь на ключ. Схватил молоток. Специально подготовил на такой случай. Пришлось этим же молотком и… Пару раз по голове…»
Роберт Дов начал говорить. Переводчик перевел:
— Если кто-то кого-то убивает из-за денег, здесь за это приговаривают к пожизненному заключению…
Следователь разъяснил через переводчика:
— Что происходит дальше…
Практически те, кто совершил убийство, и их близкие потом уже живут разными жизнями. Хотя в израильских тюрьмах и разрешают неограниченно пользоваться телефоном, звонить родным, а после половины срока — и получать свидания.
— За хорошее поведение президент может скостить срок. Но через десять лет. Девушка не будет ждать парня столько лет… Другое дело недоносительство. Можешь получить года три. В Израиле только одна женская тюрьма… Если по-хорошему, дело закроют…
— А Борис?
— Он уже признался. Почерк его знаешь?
— Да.
— Читай!
— На иврите?!
Переводчик по знаку Роберта Дова перевел с листа:
— «Три недели тому назад я пошел с Гией в дом, где жил старик. Мы хотели только украсть что-нибудь. Взять
Роберт Дов крикнул, чтобы принесли кофе.
— Все ясно?
— Ну!
