числе и о стабилизаторах, но сегодня на меня что-то нашло.
— Ладно. В каком смысле тебя это интересует?
— Ну, вообще — боишься ли ты смерти? — Ира повела глазами по кругу, как бы показывая обширность своего вопроса.
— А ты?
— Я да. Особенно боялась в детстве, когда умер один хороший знакомый нашей семьи. Друг. Поздней осенью. Это было так страшно. Знаешь, что больше всего меня напугало?
— Что? — спросил Кир.
— Превращение. То, во что превращается человек после смерти. Это ужасно. Тот человек стал похож на кошмарную куклу, внутри которой ничего нет. И все бы ничего, если бы я не знала, каким он был при жизни. А умерев, он стал безвольным, податливым. Когда его несли хоронить в гробу, сбитом из дверей, то кто-то поскользнулся в грязи и чуть сбил шаг, качнув тело. И его руки, сложенные на груди, сползли вниз. Как кисель. Я сидела на плечах отца и видела все это.
Кир вздохнул и ласково погладил Иру по голове.
— Ты сильно переживаешь из-за этого?
— Раньше переживала. Сейчас не очень. А ты? Ты так и не ответил. Боишься смерти?
— Наверное, да. Боюсь. Я боюсь того, что после моей смерти будет с тобой и нашим ребенком. Я боюсь твоей смерти, потому что сойду с ума от утраты. Я боюсь своей смерти, потому что не хочу терять собственного «я», но это вопрос сложный, его просто так не объяснить. Но я не боюсь смерти чужих мне людей.
— Потому что убиваешь их?
Кир крепко сжал челюсти.
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Потому что ты едва не свихнулся вчера! Потому что я тебя вчера едва не потеряла! Потому что ты пережрал стабилизаторов и смахивал на пол невидимых тараканов! — вскипела Ира.
— Ладно, ладно, успокойся. — Кир попытался обнять жену, но она отчаянно отпихнула его. Хирург сдался, не настаивая.
— Я спокойна, просто раньше мы не говорили о твоей работе!
— И тебя это волновало?
— А как ты думаешь?! — воскликнула Ира.
— Но почему сегодня, сейчас?
— Ты прекрасно знаешь почему, я уже объяснила. И еще мне непонятно, почему повесился тот мужчина.
— Так ты задала мне этот вопрос, потому что переживаешь из-за смерти лидера? — спросил хирург.
— Из-за нее, да. — Ира утвердительно моргнула, ее ресницы прошли знакомую дугу «туда- обратно».
Кир вздохнул и лег напротив, положив руки под голову. Рана от веревки на спине отозвалась легкой болью, но он не обратил на нее внимания, лишь ощущая во рту горький привкус желчи, который так и не прошел за целый день.
— Я убиваю людей строго по необходимости, защищая себя и выполняя свою работу. И я идеально выполняю ее, благодаря моей работе у нас есть все. И тот факт, что лидер повесился в нашем доме, я не пропустил мимо глаз, ушей и души. Мне это тоже неприятно. Одно дело, когда стреляешь в человека и он падает.
— Падает, — эхом повторила Ира.
— Другое дело, когда достаешь труп из петли, а затем хоронишь его, при этом вовсе не желая человеку смерти.
— Я верю тебе, не могу по-иному. Но все же… Тебя заботят мотивы, а не сам факт смерти? Заботят внутренние переживания?
— Как-то так.
— А у тех, кто живет на Луне, у них есть души? — спросила Ира. — Переживания. Чувства.
Кир не сдержался и весело рассмеялся:
— Ты думаешь, что там живут мутанты? Или какие-то роботы? Там живут обычные люди, Ир, поверь мне. Я ведь и сам из них. Со своими чувствами, страстями, эмоциями. И убийство на Луне означает абсолютно то же, что и на Земле. Даже с бо?льшими последствиями, потому что здесь ты сам себе хозяин, а там тобой руководит общество. Громадная такая община.
— А там принято есть стабилизаторы сверх нормы?
— Может, хватит об этом?
— Ладно. Расскажи мне что-нибудь интересное о Луне. — Ира придвинулась к хирургу и поцеловала его в нос.
— Ну, я же уже сто раз…
— Хочу историю.
— О чем ты хочешь услышать?
— О чем угодно.
Хирург перевернулся на спину, подсунул одну руку под горячее тело Иры, другую вытянул вверх, в полумрак, и замер, размышляя и вспоминая.
— Небо, например, — сказал он тихо. — Оно всегда черное, как Легион. Но когда на нем появляются звезды, его не отличить от земного, когда стоит ясная летняя ночь. Атмосферные купола, где лунатики гуляют и развлекаются, иногда покрывают специальным освещением, проекцией голубой лазури, облаков, летящих птиц. Это красиво, даже слишком, но не так захватывающе, как в реальности на Земле.
— Ты мой лунатик, — сказала Ира.
— Ага, лунатик. Смешное название, но именно оно прижилось, а не «лунянин», — задумчиво сказал Кир. — А еще там другое солнце. Яркое и белое, не желтое. Все стекла и купола со специальными фильтрами, чтобы не обжечь глаза, а в домах можно поставить свой специальный фильтр и сделать солнце родного, земного цвета. Некоторые так и поступают. Особенно старики, те, что провели на Земле долгое время. Хотя сейчас у молодого поколения это считается даже модным — косить под старину и гордиться своими корнями.
— А как выглядит Земля оттуда? Так же, как и Луна с Земли?
— О нет, по-другому. Она примерно раза в четыре больше, но для лунатиков это не более чем еще один объект в небе. Как звезды, как Солнце. Если смотреть оттуда, в Земле нет ничего притягательного. Зато внутреннее ощущение…
— Что?
— Тянет, — просто сказал Кир. — К ней тянет. Возможность выйти и пойти куда угодно, не заботясь о воздухе, о том, что сама сущность планеты может тебя убить как чужеродный элемент, — это привлекает тех, кто понимает такие вещи. Опять же, рожденным на Луне неизвестно чувство свободы. Они не знают ее. Как слепому не объяснить, что такое красный цвет, так и им не понять, что такое простор. Они видели его только в фильмах.
— Там скучно жить, да?
— Я бы не сказал. Просто нужно привыкнуть. На Луне много интересного, особенно если ты работаешь в команде тех, кто разрабатывает лунные поверхности под жилье, под ресурсы и ведет прочую научную деятельность.
Ира наморщила нос.
— Мне будет там неинтересно, — сказала она. — Но нашему ребенку нужны доктора и уход, самый настоящий. Я не хочу, чтобы он болел. Он вырастет умным и образованным. В МКГ ведь любят таких, как ты?
— Да. — Кир опустил затекшую руку, которой виртуально рисовал на потолке образы. — И любят детей от таких, как я. Что есть, то есть.
— В шестнадцать лет? — Ира погладила грудь хирурга, старательно обходя спекшиеся раны.
— Не понял.
