раз по этим вопросам.
Игумнов вышел, Исчурков вместе со своим подчиненным тоже прошли через предбанник. Он был пуст, вызываемые в инспекцию писали тут свои объяснения. На столах стояли два спаренных телефона.
— Я буду минут через десять… — Исчуркову стоило заметного труда не взглянуть на телефонные аппараты. — Жалоба очень серьезная…
Игумнов промолчал. Конечно же, это была оперативная комбинация и притом весьма примитивная.
«Подтолкнуть, чтобы я позвонил по аппаратам, которые записывают? На что он надеется? Что я свяжусь с кем-то и инспекция начнёт проверку с другой стороны?»
Его затопила злоба.
«Подожди! Как они тут разыграли! „Начальник управления вызывает…“ — „А вот он! Как раз у меня…“ А то этот не знал, кого вызвали к Исчуркову. Вы бы ловили преступников! Посмотрел бы я на тебя, Исчурков, третьего дня, как бы ты пас этого боевика с автомаом…»
Исчурков вернулся минут через пятнадцать.
— Проходите. — Он против воли бросил быстрый взгляд на телефонный аппарат. — Так что у вас случилось с администратором Госконцерта?
— Знаешь сам — раз спрашиваешь! — Он не мог прятаться за подчиненных.
— Я-то знаю!
— И тебе приходилось укрывать, Исчурков?
— Вопрос о тебе. И о Картузове.
Он второй раз упомянул любимца Скубилина, Игумнов удивился:
— Скубилин еще начальник управления? Может, его уж нет? И ты на Картузова катишь бочку?
Исчурков даже поперхнулся.
— Ты не заболел, Игумнов? Как у тебя с головкой?
— Не беспокойся, психиатра я прошел… — В последнее время управление чуть что — посылало к психиатру. — Нормален. Иначе не попал бы в Афганистан!
— Ладно! А чтобы ты не сомневался, иди в приемную. Начальник управления ждет. Картузова и тебя…
Заместитель прокурора не позвонил.
«И теперь, видимо, не позвонит. Компромисс будет найден на ином уровне, в других сферах…» — подумал Скубилин.
Он понимал, что узнает лишь результат компромисса. Только цену, уплаченную ему.
«Цена эта не должна оказаться слишком низкой…»
В этот момент позвонил Жернаков. Едва услышав его, Скубилин понял, что не ошибся, спросил:
— Можно поздравить?
— Поздравь…
Голос замминистра в трубке слышен был отчетливо-хорошо, вплоть до старчески слабых тонов — этих размочаленных временем концов голосовой ткани.
Жернаков успел поправиться, находился в прекрасном состоянии.
— Ты был прав, Василий. Принесли мне эту филькину грамоту. Сами принесли… И извинились.
— Акт народного контроля?
— Да. Майор, который его составил, уже сдает дела. Я заявил: «В 24 часа чтобы и духа мерзавца не было в министерстве!» — «Мы уже распорядились, говорят, Борис Иванович. Ошибочка вышла…»
— Первый заместитель видел вас?
— Сам пришел. Цветочек принес… «Это, говорит, Вере Петровне. От Густава Гусака… Со встречи еду…» Врет, конечно! «Как дела, дорогой? Как здоровье?»
— Это он умеет.
— Ну! «Позвони, говорит, в Московское транспортное управление. Я не хочу включать большое прокурорское начальство…» — «Сделаем, говорю. Там у меня Вася Скубилин…»
— Короче, как я понимаю, с делом Гийо отбой?
— Все: отпускай его под подписку. Одним жуликом в Москве больше, одним меньше. Город особо не пострадает.
— Понял.
— Работникам ОБХСС всем благодарность и деньги. Деньги проведи как материальную помощь.
Скубилин не утерпел:
— Обо мне заикнулись?
— Главное тебе не сказал. Ты идешь замом к Бурыкину!
— Не понял! — В голосе прозвучала ртутная тяжесть. Бурыкин был всего-навсего полковником, начальником отдела в системе главного информационного центра. — На хрена, извините, козе баян?
— Сейчас поймешь. Бурыкин пробил управление. Писал, доказывал. Думал, для себя старается. Новая должность генеральская. Ты и возьмешь управление.
— А Бурыкин? Чтобы мне в затылок дышать?
— Нет Бурыкина — сгорел!
— Борис Иванович! Не знаю, что и сказать… Великое спасибо! От всего сердца!
— Вот и хорошо. Позвони мне вечером.
— А вы-то как, Борис Иванович! А то я все про себя! У вас-то как?
Жернаков уклонился:
— Ты меня знаешь. Людям будет хорошо, значит, и мне тоже. А со своими, с шатией-братией ты у себя разберись.
— Уже разбираюсь!
В приемной Скубилина скопилось много людей. Начальник управления не принимал.
Игумнов сидел рядом со старым, никогда не разжигавшимся камином, наследством дореволюционных хозяев особняка. Общая возня вокруг его не трогала.
«Паны дерутся, а у холопов чубы трещат…» Древняя, но вечно живая истина, — подумал он. — Между начальством пробежала кошка. Теперь Картузова пытаются достать через меня…
Сам Картузов тоже находился в приемной. По привычке разбежался было в кабинет, но секретарша остановила:
— Василий Логвинович просил никого не входить. Это касается всех.
Картузов только в затылке почесал.
В какую-то минуту из коридора возник Исчурков, дружески кивнул Картузову:
— Какие проблемы?
— Смотри, Исчурков, — смехом вроде пригрозил Картузов. — Власть переменится — и дня ты здесь не пробудешь.
Исчурков отшутился:
— А ты как хотел? На то и щука в море, чтобы карась не дремал! Василий Логвинович не приглашал еще?
Скубилин выдерживал их — не спешил принять. Кабинет его освобождался, и вновь в него кто-нибудь входил, вызванный по телефону.
Картузов давно уже отвык ждать в приемной, мыкался, не находя себе места. Исчурков, напротив, настроен был игриво.
— Очко играет… — заметил он по поводу Картузова. Потом оглянулся, посмотрел на Игумнова.
«Только бы он сейчас не заговорил со мной!..» — подумал Игумнов. Он боялся, что захлестывавшая его все сильнее ярость неожиданно вдруг прорвется. Готовый ответ крутился у него в голове: «Засунь себе язык в задницу, Исчурков!»
Время шло. Надо было заниматься Неудобновым и его другом — таксистом.
«А я сижу здесь, — подумал Игумнов, — и жду, когда генерал Скубилин, блудливый козел — достаточно взглянуть, на эту девицу в приемной, — накажет Картузова, решив мою судьбу…»
