намерения — это самое главное! Если вы работаете с чувствами в надежде, что с помощью подавления или выражения вы избавитесь от них, то вы просто сопротивляетесь им и таким образом создаете их снова.
9. Согласитесь не испытывать какого-либо чувства. Свобода заключается в том, что вы можете как испытывать какое-либо чувство, так и не испытывать его. Последний шаг заключается в том, чтобы задать себе вопрос: «Могу ли я свободно испытывать какое-либо чувство или не испытывать его?» Если ответ будет положительным, значит, вы вышли за пределы двойственности «подавление—выражение».
Переживите ваши чувства как энергию. Не ставьте себе при этом никакой цели. Это и есть решение без решения.
Жить без намерения и цели, просто быть и действовать здесь и сейчас — это намерение без намерения. Для этого требуется переживать чувства как чистую энергию, не замутняя их мыслями, оценками, обоснованиями и историями отом, что привело вас к вашим переживаниям. Еще лучше воспринимать мысли, истории, оценки и ассоциации как энергию.
Согласиться переживать чувства как энергию и жить без намерения — это означает принятьдао хаоса.
Глава 25
Фельденкрайц: мозг и упорядочение хаоса
Как-то раз я пришел в гости к другу, и он предложил мне взглянуть на рисунок, висящий на стене. На первый взгляд рисунок показался мне образцом абстрактного искусства — я не мог ничего разглядеть, кроме набора пятен различных оттенков серого цвета. Приглядевшись внимательнее, я заметил, что рисунок состоит из мельчайших черно-белых квадратиков. Сначала их расположение казалось совершенно случайным, но постепенно в нем начала открываться некая система. Однако, как я ни вглядывался, я не мог найти на рисунке ничего похожего на какой-либо конкретный предмет. Друг попросил меня смотреть на рисунок, одновременно глядя на свое смутное отражение в стекле, покрывающем рисунок. Сначала я не заметил никакой разницы. А затем я внезапно увидел трехмерное изображение: ущелье, горные вершины на заднем плане и летящую птицу прямо передо мной. Так же внезапно мне словно переключили зрение, и я снова увидел набор бело-серо-черных пятен. Я попытался вновь увидеть трехмерное изображение. Это было нелегко. Может быть, я слишком сильно старался. Внезапно оно снова появилось и столь же внезапно исчезло. Я понял, что рисунок создан на компьютере, и расположение квадратиков воздействует на мой мозг таким образом, что иногда мне кажется, будто я вижу трехмерное изображение. Естественно, как только я начинал вглядываться внимательнее, изображение исчезало.
Здесь я хочу сделать два вывода. Прежде всего я мог видеть либо трехмерное изображение, либо хаотический набор пятен. Я не мог видеть ничего среднего, равно как я не мог видеть того и другого одновременно. Как только я пытался удержать в мозгу оба изображения, я сразу же видел лишь набор пятен. Я никак не мог понять, каким образом возможно воспроизвести трехмерное изображение силой воли. Оно либо появлялось, либо нет. Иными словами, я не знал, каким образом можно перейти от пятен к изображению. Я либо видел, либо не видел.
Я вспомнил об эксперименте Джона Лилли. Для него нужна старая кассета и магнитофон. Вы записываете «зацикленную» запись, которая может повторяться достаточно долгое время. Затем вы записываете какое-то слово (я выбрал слово «размышление») и включаете запиоь. Вы слышите, как это слово повторяется снова и снова; через некоторое время у вас возникает странное ощущение. В течение нескольких минут вы слышите слово, которое вы записали. Но затем вы начинаете слышать другие слова. Я проводил эксперимент пять раз, и каждый раз слово было другим. При этом я слышал их так же отчетливо, как и «размышление». При этом я мог слышать либо одно слово, либо другое. Переключение было почти мгновенным. И новые слова были никак не созвучны «размышлению». Лилли пишет в своей книге «Центр циклона», что он проводил этот эксперимент с тремя сотнями людей, каждый раз выбирая новое слово, и при этом участники слышали около двух тысяч других слов.
Эти эксперименты наводят на странную мысль. Мы привыкли считать, что мозг воспринимает сенсорные данные из окружающего пространства, но эти эксперименты показывают, что мозг создает структуры, которые мы принимаем за реальность. Я не утверждаю, что мы просто создаем окружающий мир в нашем воображении. Я пытаюсь объяснить, что мы воспринимаем недифференцированную массу сенсорных ощущений, которые мозг затем организует в определенные структуры, упорядочивая то, что вначале было хаотичным.
Нам следует спросить: что же мы должны видеть, слышать и чувствовать, чтобы из этого набора впечатлений образовался знакомый и привычный предмет? Нейрофизиолог Оливер Сакс в своей статье «Видеть и не видеть» приводит замечательный рассказ 59-летнего мужчины по имени Вирджил. Он ослеп в раннем детстве, а спустя много лет ему сделали операцию, вернувшую зрение. Чудо вновь обретенного зрения было для него совершенно неожиданным. Вирджил мог видеть цвета и движение, но не мог различить предметы и формы. Он не мог сконцентрировать зрение на конкретном объекте и видел только хаотическое мелькание перед глазами. Сакс пишет: «Иногда появлялись неясные очертания предметов, приближались и удалялись снова; иногда его пугала его собственная тень: ему казалось, что тень — это некий предмет, скрывающий солнце, и он пытался обойти ее, перепрыгнуть или перешагнуть. Он перемещался крайне осторожно, так как видел лишь хаотическое мелькание, плоские поверхности и параллельные или пересекающиеся линии; он не мог воспринимать их в качестве предметов, расположенных в трехмерном пространстве. Ему было невероятно тяжело отличить кошку от собаки; для этого ему приходилось много раз ощупывать кошку или слышать снова и снова подтверждение, что он видел именно кошку». Сакс описывает, что через пять недель после операции Вирджил чувствовал себя более беспомощным, чем когда он был слепым.
Заметим, что Вирджилу недоставало не способности к зрительному восприятию, а способности организовывать надлежащим образом движения своих глаз. Я думаю, что невозможно видеть привычным образом, то есть распознавать объекты и пространство, без организации движений глаз; я также думаю, что способности к восприятию и движению возникают одновременно. В любом случае, если нервная система не способна к такой организации, мы оказываемся лицом к лицу с хаосом.
Я пытался представить себя на месте Вирджила и вспомнил мою первую поездку во Францию. Хотя я и учил французский в школе, обладал некоторым словарным запасом и умел читать и понимать много слов и выражений, я ничего не мог понять в разговорном языке. Я не мог расслышать отдельных слов; я не понимал, где кончается одно слово и начинается другое. Я не мог уловить различий между звуками, и для меня «десеу» и «дессю» звучали одинаково, хотя любой, для кого французский язык является родным, слышит эти различия с легкостью. Я также не мог воспроизвести разницу, когда произносил эти слова* Когда я научился слышать чуть лучше, я начал слишком напрягаться и тут же вернулся на прежний уровень. Я обнаружил, что во французском, в отличие от английского, не выделяются отдельные слоги. Для изучения французского языка мне требовалась иная организация восприятия, чем для изучения английского. Чем больше я слушал, тем легче мне было говорить и общаться с людьми. Я до сих пор работаю над своим французским, но улучшение происходит медленно, так как подобные навыки легче всего даются в детстве.
бы можете видеть из этих примеров, что никакие формы и структуры не являются изначальной данностью. Предметы, слова, объекты — все это существует одновременно с моим восприятием. А мое восприятие требует активного взаимодействия с миром, в том числе и с другими людьми. Что касается языка, то мы живем в обществе людей, которые разговаривают по-английски, по-французски и т. д.; при этом нервная система каждого отдельного человека должна организовать язык таким образом, чтобы человек мог и слушать и говорить. Эта организация происходит с помощью определенных свойств нервной
