Когда Эду Кандо вторично — и на сей раз гораздо более тщательно — осмотрел тело убитого, он понял, что его дознаватели дали маху: труп принадлежал вовсе не Бьюлайбабу. Сделать его это заставила странная просьба храмового врача, который попросил мульзара еще раз заглянуть в лазарет, поскольку он, дескать, обнаружил нечто, что не могло принадлежать погибшему жрецу.
Первое, на что обратил внимание Кандо, было состояние кожи погибшего. То, что от нее осталось, разлагалось не так, как положено человеческой плоти. Комнату наполнял отвратительный запах гниения, однако трупное зловоние не доставляло Кандо никаких неудобств. Наоборот, этот запах ассоциировался в его сознании с поверженным врагом, с триумфом победителя, с богатой добычей, со сладостными мгновениями, когда семьи побежденных, обращенные в рабов, наблюдают, как гниют на недалеких сопках останки тех, кто еще вчера был их защитниками: отцами, братьями, сыновьями. Этот запах был ему хорошо знаком, больше того, ласкал его ноздри. Он успокаивал его, словно говоря: твои враги мертвы, а ты все еще жив!
Насторожило Кандо совсем другое. По странному стечению обстоятельств кожные покровы почти не поврежденных рук, ног и спины убитого до крайности напоминали кожу членов тайного братства аридими, которые практически мумифицировали себя еще при жизни.
Кандо попытался объяснить это врачу, но тот вдруг протянул ему какой-то камень:
— Я нашел это, когда осматривал раны на шее, мульзар. Сам его размер подсказал мне, что он принадлежал не Бьюлайбабу. А смыв с него кровь, я буквально испытал шок. Взгляните на удивительный золотой цвет этого амулета и на палево-желтый зрачок посередине!
Кандо взял амулет и изумился. Тот был даже лучше, чем его собственный!
— А ты наблюдателен, Динан! Бьюлайбаб действительно не обладал таким сокровищем, как это.
Мульзар утаил от фельдшера лишь одно: сам-то он отлично знал, кто мог владеть столь драгоценной вещью.
Эду посмотрел на тело, сконцентрировал внимание на кровавой мешанине, где раньше находилось лицо убитого, и попытался восстановить в памяти образ человека, который мог некогда носить такой амулет.
Верхняя часть черепа осталась нетронутой. Основные повреждения приходились на мягкие ткани лица.
— Смой кровь с головы. Я хочу осмотреть его лоб.
— Лобная кость пробита и раздроблена, мульзар, и многих осколков недостает.
— Все равно сделай, как говорю, — велел Кандо. — Может, мне все же удастся найти то, что я хочу.
Вошла женщина с тазиком и тряпкой, и после того, как она вымыла и вычистила череп убитого, мульзар торжествующе воскликнул:
— Ага! — И указал на углубление в одном из осколков лобной кости, глубоко вонзившемся в мертвую плоть: — Видишь эту маленькую вмятину? У кого, по-твоему, может быть такая?
— Я… Я не знаю, мульзар. Может быть, эта отметина является следом какой-нибудь травмы?
— Нет, нет! Разве ты не видишь? Это вовсе не след старой раны. Я скажу тебе, у кого могла быть такая отметина, Динан. У того, кто прошел инициацию и принял высший духовный сан братства аридими.
— А-а-а… — протянул мужчина, переводя взгляд с мертвеца на Кандо и обратно. Было, однако, видно, что он по-прежнему ничего не понимает.
— Частью этой инициации является весьма, гм, своеобразный обряд. Со лба жреца снимают кусочек кожи, в кости высверливают отверстие, в которое вживляют священный камень, а затем кожа вокруг камня заживает, и жрец как бы обретает третий глаз, который всегда остается открытым.
— Хм, — только и произнес Динан.
— Варварский обычай, не правда ли? Можешь ничего не говорить, я вижу: ты согласен со мной. Кожа на конечностях, которая еще не тронута разложением, также является отличительным признаком этой породы. Вместо того чтобы поддерживать свое тело в нормальном состоянии, эти жрецы аридими почти перестают пить воду, доводя себя чуть ли не до смерти. Со временем их потребность в воде уменьшается, а кожа высыхает, как если бы их провялили на солнце. Результат — перед твоими глазами.
— Да простит мульзар мою ересь, но я не хотел бы быть набожным до такой степени.
Кандо кивнул.
— Хотя я и являюсь верховным жрецом, — проговорил он, — многие традиции, проистекающие из старинных предрассудков, кажутся и мне абсурдными и никчемными. Жизнь этого бедняги была до такой степени наполнена страданиями, жестокостью и болью, что смерть для него, должно быть, стала избавлением. Давай перевернем его и поищем еще какие-нибудь знаки, которые могли бы помочь нам опознать этого человека и удостовериться в его принадлежности к братству. Нам ведь пока известно только то, что он является жрецом аридими и, следовательно, не является нашим возлюбленным братом Бьюлайбабом.
А вот как его зовут, мы не знаем.
Рука об руку, как равные, они перевернули тело на бок, и тут Кандо обнаружил последнее необходимое ему доказательство — сморщенный шрам от копья на правом боку мужчины. У Кандо более не оставалось сомнений. Лежавшие перед ним безжизненные останки принадлежали Фагаду Харалю саш Пилау, его сводному брату, выросшему среди аридими, но захваченному в плен кочующим племенем во время той кампании, когда в плен попал и сам Кандо.
— О-о! — воскликнул он, изобразив глубочайшее потрясение.
— Что случилось, мульзар? — встревоженно спросил Динан.
— Этот человек мне хорошо известен. Я знал его с юности. Мы с ним были очень близки, и вот теперь он убит. Наверняка этот человек направлялся ко мне, чтобы узнать, чем может служить мне сегодня, когда я стал мульзаром.
— Может быть, мульзар дозволит мне закончить осмотр тела своего друга и подготовить его к последнему путешествию к звездам? И еще… Мне кажется, что мульзар начинает заболевать.
Мульзар действительно чувствовал себя не очень хорошо. Он испытывал злость, ему казалось, что его планы вдруг оказались на грани срыва. Когда в юности, пройдя спецподготовку, он вернулся с тренировочной базы вооруженных сил Федерации, Фагад и Бьюлайбаб были единственными людьми, которые не отвернулись от него. Когда он начал выигрывать одну битву за другой и накапливать в своих руках власть, Кандо осознал стратегическое преимущество, которое дает ему редкостный дар аридими, присущий его сводному брату, и отослал его в родные земли. Кандо велел ему проникнуть в среду священнослужителей пустынного Храма, стать там своим человеком и выведать самую заветную их тайну — тайну священных камней: откуда они появились, как их добывать и, главное, как использовать.
На протяжении многих лет Фагад периодически посылал ему донесения, в которых рассказывал о своих успехах. Кандо рассматривал Фагада в качестве своего самого ценного тайного информатора, возлагал на него огромные надежды в своих планах быстрого покорения цитадели аридими. И вот теперь останки Фагада лежали перед ним на каменной плите.
Кандо не сомневался: Фагад нес ему самую ценную информацию, на которую только мог рассчитывать мульзар, и именно поэтому он был убит. Иных поводов для того, чтобы прийти в этот город, у Фагада быть просто не могло. Значит, ему удалось разузнать все тайны аридими и оставаться там далее уже не имело для него никакого смысла.
Видел ли Бьюлайбаб того, кто напал на Фагада? Возможно, пропавший жрец пытался его защитить? Но в таком случае где же сам Бьюлайбаб, второй по значимости человек в его команде, и по какой причине он пропал? Или убийца Фагада заодно отправил к праотцам и Бьюлайбаба? Но где в таком случае тело жреца? Куда оно пропало?
Связаны ли между собой убийство самого ценного агента Эду и исчезновение еще одного его приближенного? Не могут не быть связаны!
Кандо повернулся к врачу и сказал:
— Итак, высокоученый Динан, какие выводы мы можем сделать по завершении осмотра?
Динан пожал плечами и посмотрел на Кандо, пытаясь прочитать по его лицу, что желает услышать верховный жрец. Если версия Динана будет слишком сильно отличаться от тех выводов, к которым пришел
