подобными.
Вырвал меня из этой круговерти бессвязных страшных мыслей, обезглавивших мою волю и трезвость мышления, Гоша. Он положил свою руку мне на плечо и сказал:
Антоха, ау, брат! — тяжёлая рука как следует, встряхнула меня. — У нас ещё час, не больше. Предлагаю сворачиваться.
Как сворачиваться? — я остановил машину. — То есть 'сворачиваться'?
А ты что, хочешь тут палатку разбить? — пытался шутить Гоша. — Я предлагаю обратно, на всех парах. За час километров девяносто покроем, где-нибудь переночуем. А завтра…
Тут он запнулся. При всём желании мне помочь, при всём сочувствии, он не мог сходу, без запинки, продолжить начатую фразу. Менее твёрдым и уверенным голосом он продолжил:
Завтра попробуем опять… Сюда.
Тут отчего-то мне захотелось вырвать из его кобуры заманчиво поблёскивающий пистолет и мгновенно, без раздумий, пустить пулю себе в висок. И только каким-то чудом мне хватило выдержки и сил окончательно не сдаться перед готовым торжествовать победу отчаянием; я со всей силы встряхнул головой, чтобы, как в одной из песен Владимира Высоцкого, 'слетела блажь', и собрал волю в кулак.
Да! — отрывисто, твёрдо и зло сказал я и почувствовал, как на смену слезам и соплям приходит злость. Злость животная, всё затмевающая. Злость, которая, в отличие от распускания нюней, может и должна в подобной ситуации двигать человеком, иначе — кранты. Я стиснул зубы, сжал кулаки. В сердцах я со всей дури вдарил кулаком правой руки в потолок. Затем резко, агрессивно я врубил первую передачу и, дёрнув рычаг ручного тормоза, почти до упора нажал на газ, чтобы на скользкой дороге развернуться на месте. Машина, взревев, дёрнулась влево. Но тут же раздался глухой хлопок, и автомобиль слегка 'клюнул' правым передним боком. Секунда на осмысление. Нецензурная брань Гоши и моя. Потом мы оба выскочили из машины; да, правое переднее колесо получило прокол. Осмотрели более детально колесо и обнаружили глубоко вошедший в покрышку гвоздь. С минуту мы молча стояли. Запаска! Будь она проклята. Её нет… Она осталась в Фольксвагене, когда мы, ещё в Москве, на Лубянке, заняли отсек, где должна лежать она, сейфом с данными, доставить которые в Норвегию и было нашей целью…
Глава 14. Ультрафиолет
Я что было сил пнул лопнувшее колесо ботинком да так, что сильно отбил себе пальцы ноги.
Мы до темна только до трассы дотянем. — без истерик озвучил я и без того понятный Гоше факт.
Вот же… — а дальше несколько слов без падежей от Гоши. — Ну что, надо нам залечь на дно на ночь, других раскладов нет, — успокоившись, сказал Гоша. А других раскладов и не было; в опустошённых глухих деревнях и думать было бесполезно о том, что можно заделать или, что вообще смешно, сменить колесо.
Кто вы? — послышался глухой испуганный голос. Гоша с перепугу в мгновенье ока взвёл свой Калашников, но тут же его опустил. Из окна покосившегося деревянного домика, находившегося шагах в тридцати от нас, через приоткрытую ставню смотрел седой старик.
Зачем же так пугать? — выдохнув, задал риторический вопрос Гоша.
Мы девушку ищем, — начал я, и рассказал всё, как было. На это старик ничего дельного не сказал, не знаю, мол, помочь не могу… Я, в свою очередь, спросил его, что он тут делает и почему не бежал…
Один я тут, милок, совсем один. Девяностый годок мне уже и никому я не нужен. Уйти далеко не могу, а повозки и так были под завязку женщинами, детьми… — голос его задрожал, а трясущиеся руки закрыли лицо. Смахнув с глаз слёзы, старик продолжал:
Мне тут помереть суждено, сегодня-завтра эти мёртвые меня найдут, а пока вот в погребе прячусь, не знаю, сколько ещё протяну… Проклятье! Эти адовы чудовища — кара Господня за грехи наши, — старик перекрестился. — Это конец 'Света', милок, конец. Смиритесь, покайтесь.
Нет, дед, это не конец! — отчего-то, почувствовав прилив чувства героизма и решительности, громко произнёс я и ухмыльнулся. — И мы, отец, те, кто положит конец этому 'Концу', не горячись…
Но как только я это сказал, тут же осёкся; ему, этому беспомощному старику-то, точно конец наступит, если не сегодня, так завтра. Я вопрошающе взглянул на Гошу. Тот еле заметно отрицательно кивнул головой, дав понять, что мы никак этому старику помочь не можем, а надо спасаться самим. Я это прекрасно понимал и в ответ еле заметно утвердительно кивнул ему.
Забаррикадируйся в подполе, отец, и до рассвета носу и не думай совать наружу! — громко скомандовал тому Гоша.
