результате они просидели молча почти час, словно ожидавшие казни преступницы, и каждая мучилась чувством вины из-за предстоящего поступка. Детектив Адамс обрадовалась, когда истощенную блондинку пригласили в процедурную, и еще больше — когда медсестра на коляске выкатила ее к Хэнку. Похоже, все это время дядя шагал взад-вперед возле машины и курил. Асфальт был усеян его «фирменными» бычками, от которых остался один фильтр.
Дядя повез ее в отель на Десятой улице, понимая, что племяннице нужно остаться в Атланте на случай, если возникнут осложнения. В Рисе, маленьком городке, где Хэнк вырастил Лену с Сибиллой и до сих пор жил сам, люди только и умели, что обсуждать соседей. К тому же местный доктор уважения не внушал, разве можно ему доверить девочку? Этот тип отказывался выписывать противозачаточные таблетки и постоянно цитировал газеты, где писали: все беды беспутных школьниц из больших городов объясняются тем, что их матери занимались карьерой, вместо того чтобы сидеть дома и воспитывать потомство.
В столь комфортабельном номере Лена еще не останавливалась: ее ждал мини-люкс с отдельной гостиной. Дядя устроился на кушетке и, убрав звук, смотрел телевизор, заказывал еду в номер и даже не выходил покурить. Когда стемнело, он так и заснул перед немым экраном, а негромкий храп, хоть и не давал Салене задремать, действовал очень успокаивающе.
Итану она сказала, что собирается в бюро расследований штата по совету Джеффри прослушать курс по осмотру места преступления. Для Нэн, вместе с которой она снимала дом, Лена придумала, что едет к Хэнку разбирать вещи Сибиллы. Позднее она поняла: во избежание проблем сочинять надо было одинаково, но почему-то врать в глаза Нэн Томас не хотелось. Они с Сибиллой любили друг друга и жили вместе, а когда случилось страшное, библиотекарь взяла Лену под свое крыло. Но как Нэн ни старалась, ей не удавалось заменить девушке сестру. Боже, ну почему она не раскрыла подруге истинную причину поездки?!
Нэн была лесбиянкой, а судя по журналам, которые выписывала, еще и феминисткой. С ней ехать в клинику было бы лучше, чем с Хэнком: она наверняка смогла бы поддержать и успокоить, а не кипела бы от молчаливого презрения. Нэн разогнала бы чопорных демонстрантов, которые орали «Преступница!» и «Детоубийца!», когда медсестра выкатила Лену на скрипучем кресле-коляске. Нэн заварила бы чаю и принесла поесть, вместо того чтобы смотреть, как подруга терзает себя голодовкой и портит желудок, воспринимая слабость как заслуженное наказание. Она ни за что не позволила бы Лене просиживать круглые сутки в спальне у окна.
Именно поэтому и следовало скрывать от Нэн свои проблемы. Она уже знает о Лене достаточно плохого, не стоит пополнять длинный список еще одним пунктом.
Подперев щеку рукой, Лена стала смотреть дяде через плечо. Даже моргать сил нет! Пять минут, она посидите ним пять минут, а потом уйдет в спальню.
— Твое решение… — начал Хэнк. — Я понимаю, почему ты так поступила. Правда, понимаю.
— Спасибо, — милостиво поблагодарила Лена.
— Если бы мог… — сжал кулаки дядя, — разорвал бы парня на части и закопал там, где никто искать не станет!
Этот разговор они заводили много раз. В основном высказывался Хэнк, а Лена смотрела в пустоту, надеясь, что он поймет: эта тема обсуждению не подлежит. Дядя постоянно ходил на собрания и видел слишком много алкоголиков и наркоманов, готовых излить душу первому встречному-поперечному в обмен на право носить пластмассовый значок.
— Я бы его вырастил, — уже не в первый раз предложил он, — как вас сестрой.
— Да, конечно. — Лена еще плотнее завернулась в халат. — Ты бы прекрасно справился.
— Ты никогда меня не признавала!
— В качестве кого? — уточнила племянница. Дядя больше любил Сибиллу. Еще ребенком она была мягче и старалась ему угодить, а вот Лену всегда считали неуправляемой сорвиголовой.
Боже, да она, оказывается, трет себе низ живота! Нужно срочно остановиться… Туда ударил Итан, когда она сказала, что не беременна, что тревога была ложной. Грин пригрозил, что убьет ее, если она избавится от ребенка. Хэнк грозил много и часто, только Лена не слушала.
— Ты же очень сильный человек, — не унимался дядя. — Не понимаю, как ты позволила этому мерзавцу себя контролировать?!
Лена объяснила бы ему, только как? И разве мужчина такое поймет? Они не понимают, что сила, физическая или душевная, далеко не главное. Главное — зов природы и боль, которую они умеют снимать. Когда-то Салена Адамс презирала женщин, молча сносивших физическое насилие. Да что с ними такое? Разве можно плевать на себя? Они не люди, а жалкие твари и получают по заслугам. Иногда ей даже хотелось применить физическую силу, чтобы жертвы насилия взялись за ум и перестали быть тряпками.
Однако изнутри все выглядело совсем иначе. Легко ненавидеть Грина, если его нет рядом, но, когда он приходит и дарит немного ласки и нежности, сил прогнать его не хватает. Под настроение он может сделать безрадостную Ленину жизнь лучше или, наоборот, невыносимее. Так здорово устраниться от ответственности за свою судьбу и, положившись на Итана, просто плыть по течению. Если честно, иногда она тоже его била, порой даже первой.
Каждая женщина, подвергавшаяся физическому насилию, утверждает, что виновата сама, мол, довела мужа или бойфренда: разозлила, приготовила невкусный ужин и так далее и тому подобное. Но Грина-то провоцирует именно Лена… Узнай об этом Хэнк, он страшно удивился бы и расстроился. Итан ведь мечтал стать другим. Когда познакомились, он очень хотел исправиться. Так что фактически синяки Лена ставила себе сама. Именно она толкала любимого обратно в черную пропасть. Именно она травила и изводила, пока он не взрывался. И лишь когда Итан подминал ее под себя — во время драки или грубого секса, — Лене было хорошо. Он словно заново открывал мир, утолял ее жажду.
Разве она имеет право быть матерью? Разве может навязывать свое жалкое существование невинному ребенку?
Ссутулившись, Хэнк обхватил руками колени.
— Просто хочу понять.
Учитывая богатый жизненный опыт, Хэнк должен был понять ее, как никто другой. Лене нельзя жить с Итаном. Он превращает ее в человека, которого она ненавидит всей душой. Но порвать с ним не хватало воли. Итан — самая страшная на свете зависимость, потому что ее причины не известны никому, кроме Салены Адамс.
Из спальни послышалась музыка, и лишь через несколько секунд Лена поняла, что звонит ее сотовый.
— Я отвечу, — сказал Хэнк. Увидев, что племянница встает, он опрометью бросился в спальню. «Да, секунду», — услышала через некоторое время Лена.
Неодобрительно поджав губы, Нортон принес телефон на кухню.
— Это твой босс, — передавая трубку, объявил он.
Голос Джеффри был таким же мрачным, как настроение Хэнка.
— Привет, — начал он, — знаю, у тебя еще один день отпуска, но срочно нужно, чтобы ты появилась.
Лена взглянула на часы, прикидывая, как быстро сможет собраться и приехать в округ Грант. Впервые за всю неделю она чувствовала, что сердце бьется, а адреналин наполняет кровь. Лена будто просыпалась после долгой спячки.
— Могу приехать часа через три, — старательно пряча глаза от Хэнка, объявила она.
— Отлично, — обрадовался Джеффри. — Встретимся в морге.
3
Поморщившись, Сара склеила пластырем сломанный ноготь. От копания руки покрылись синяками, а кончики пальцев были усеяны царапинами, похожими на булавочные уколы. Придется удвоить бдительность, чтобы во время работы все до одной ранки были закрыты. Когда она перевязывала большой палец, в
