погляжу, сразу же начнем искать мальчика.
– Великий Боже, – вскричала на этот раз привратница и окинула взором бесконечные могилы, – жаль, что не могу с вами, я бы помогла вам. Разве вы его, мадам… – обратилась она к госпоже Айхенкранц, – найдете?
Многие уже ушли с похорон маленького Фабера, могилу засыпали, теперь на ней лежал букет цветов. Откуда-то издали донеслись звуки валторны, трубы и возвышенное пение.
– Еще похороны, – сказала госпожа Моосгабр привратнице и затрясла большой черной набитой сумкой, а потом повернулась к госпоже Айхенкранц и сказала: – Пойдемте же.
– А я как же? – заскулил старый господин в котелке, продолжая стоять под каштаном как столб.
Они пошли дорогой под каштанами, и госпожа Айхенкранц с неизменным румянцем на пухлых щеках сказала:
– Как он может утверждать, что мальчик обокрал его? Как он только позволяет себе такое? Мадам, я хорошо знаю мальчика, я вдова, мне пятьдесят. Он ни полушки не взял бы.
– Не дай Бог вам ошибиться, мадам, – сказала госпожа Моосгабр, – я знаю одну мать, что так же вот ошибалась. Она так же думала, что с детьми все в порядке, а потом они оказались в спецшколе и в исправительном доме.
– Но мой мальчик совсем не плохой, – сказала госпожа Айхенкранц, – кормлю его как положено, у меня же лавка. И ни в каких синиц и белок он не стрелял, он любит их, даже в ворон здесь, на кладбище, не стрелял. Он просто так играл, будто стреляет, но никогда ни в одну не попал, ни одной никогда не тронул. Он и цветов ни за что бы не взял.
– Стрелять ни во что нельзя, – кивнула госпожа Моосгабр, – ни в какую живую мишень стрелять нельзя. Я, мадам, знаю мать, у которой сын уже в третий раз из тюрьмы возвращается, да и с дочкой дела не лучше.
– Я забочусь о нем, как могу, – сказала госпожа Айхенкранц, – я всегда знаю, где он и что делает. О каждом его шаге знаю. Домой приходит, как только стемнеет. И чтобы где шляться – так ничего подобного. Он и свечки бы не украл.
– Охрана может его взять у вас, – сказала госпожа Моосгабр, – надо слушаться и нельзя уроки прогуливать. Я знаю одну мать, которая пела детям колыбельную, а посмотрели бы вы на нее сейчас. Дочка замуж выходила и пирожки, что мать на свадьбу ей напекла, выбросила в окно лошади.
– Может, черствые были, – сказала госпожа Айхенкранц.
– Что вы, – госпожа Моосгабр затрясла большой черной набитой сумкой, – совсем свежие. Она пекла их целый день и положила туда масла, ванили и изюму. И творогу.
– Мой мальчик не выбросил бы, – сказала госпожа Айхенкранц. – В крайнем случае дал бы лошади сахару. С какой стати Охране забирать его у меня? Он и лампады негасимой не взял бы…
– Лампады негасимой… – покачала головой госпожа Моосгабр, – знаете, что с ним случится? Спецшкола, исправительный дом, чернорабочий, поденщик, под конец, может, и тюрьма… Я, мадам, знаю мать, у которой дочь замуж выходила, так эта дочь еще до ужина выгнала мать из трактира и даже сухой корки ей не дала. А на столе были ветчина и салат. И вино с лимонадом. А мать на эту свадьбу надела свое единственное праздничное платье.
Они какое-то время шли молча, госпожа Моосгабр в старой длинной черной юбке, старом темном платке и кофте, с большой черной набитой сумкой, госпожа Айхенкранц – румяная, пухлощекая, в голубом чепце, из-под которого выглядывали черные локоны. Был прекрасный сентябрьский день, солнце сверкало в кронах деревьев и отражалось в надгробьях и цветах. Они шли по большой длинной дороге, окаймленной зелеными каштанами, но это была не главная дорога. Потом они подошли к перекрестку, за которым был участок больших красивых склепов.
– Сейчас свернем туда, – сказала госпожа Моосгабр и затрясла сумкой, – там у меня могила. Пока я буду исполнять свои обязанности, вы должны найти мальчика.
– Конечно, найду. – сказала госпожа Айхенкранц, – почему бы мне его не найти? Я о каждом его шаге знаю. Он здесь на кладбище.
Они подошли к большому мраморному склепу с фигурой ангела, с фонарем для негасимой лампады и плитой, обнесенной оградкой. В оградке – полным-полно зеленой травы.
– Вот мы и пришли, – сказала госпожа Моосгабр, – здесь вам придется меня подождать. Сперва сделаю самое необходимое, а уж потом исполню свой долг по отношению к детям.
Госпожа Айхенкранц остановилась перед склепом и посмотрела на эпитафию. Большими золотыми буквами было написано:
СЕМЬЯ ШКОЛЬНОГО СОВЕТНИКА
БАРОНА ДЕ ШУБАУЭРА
А под этим стояло:
Школьный советник
Иоахим барон де Шубауэр
род. 1854, ум. 1914
И далее целый ряд имен и дат: Матурин, Анна, Леопольд, Розалия.
– Это ваша могила, мадам? – глухо спросила госпожа Айхенкранц.
– Да, моя могила, – кивнула госпожа Моосгабр и, нагнувшись, открыла большую черную набитую сумку, – никого из рода уже нет в живых, и, кроме меня, никто за ней не ухаживает. Поэтому подождите меня здесь. – Госпожа Моосгабр достала из сумки лейку, метелку и садовые ножницы. – Потом пойдем искать мальчика, госпожа, госпожа… – запнулась она.
– Айхенкранц, – быстро сказала госпожа Айхенкранц, – Клотильда Айхенкранц. Моя лавка между кладбищем и парком. У Филипова.
Госпожа Моосгабр вытащила из сумки еще бутылку с водой и перелила воду в лейку. Потом взяла метелку, обмахнула часть мраморной плиты и вокруг фонаря для негасимой лампады. Ножницами немного подстригла траву в оградке. Потом протянула руку к лейке.
– Обычно не ношу воду из дому, – сказала она, не оглядываясь, госпожа Айхенкранц стояла за ней, смотрела и не издавала ни звука, – беру ее здесь из бочки. Но сегодня принесла из дому, потому что была на похоронах и не хотела идти к бочке. Никого из рода уже нет в живых, и, кроме меня, никто не ухаживает за могилой, – повторила она.
– Мадам, – сказала госпожа Айхенкранц, на этот раз мягко и довольно робко, – вы баронесса?
– Я не баронесса, – сказала госпожа Моосгабр. – Я Наталия Моосгабр и сотрудничаю в Охране. Здесь, на кладбище, у меня несколько могил, за которыми я ухаживаю. Забочусь о них.
– Однако, – удивилась госпожа Айхенкранц, и лицо ее прояснилось, – какие-то деньги вы же получаете за это?
– Получаю, – кивнула госпожа Моосгабр и вынула из сумки еще тряпочку, – в месяц за все свои могилы получаю два гроша. У меня небольшая пенсия за мужа. Он был возчиком на пивоварне.
– Постойте, мадам, – госпожа Айхенкранц стремительно кинулась к могиле, – я вам немного помогу. Эта тряпочка для надгробья? Я вам его оботру.
– Что ж, оботрите, – сказала госпожа Моосгабр, – но осторожнее с ангелом. У него крыло повреждено.
Госпожа Айхенкранц стала обтирать ангела и надгробье, госпожа Моосгабр – обметать другую часть плиты, и они скоро управились.
– Как тут у вас трава прекрасно растет, – сказала госпожа Айхенкранц, – просто загляденье. Вы по весне ее сеете?
– По весне ее сею, – сказала госпожа Моосгабр и спрятала в сумку весь свой инвентарь, – и еще землю взрыхляю. У меня дома есть тяпка, я люблю чистые, ухоженные могилы. А теперь пойдемте вот по этой дороге, что ведет к пятой часовне, – госпожа Моосгабр выпрямилась и кивнула на дорогу, – будем искать мальчика. Но сначала покажу вам еще несколько моих могил на этом участке.
– Так мы и их уберем? – быстро спросила госпожа Айхенкранц, но госпожа Моосгабр покачала головой:
– Они уже со вчера убраны – сегодня хочу только проверить. Покажу их вам, и начнем искать мальчика.
