кампании.
Адмирал Норрис, страстно мечтавший о военных лаврах, добился отпуска огромной суммы денег на летние действия флота.
Зашевелились дипломаты при всех европейских дворах.
6 апреля 1720 года в королевском дворце в Лондоне государственный секретарь[195] Стенгоп надменно заявил русскому резиденту Веселовскому, брату того Веселовского, который был резидентом в Вене:
– Ваше правительство, сэр, жалуется на наши недружелюбные действия. Чтобы отнять у вас всякие к тому предлоги, мы вам сообщим копию нашего трактата со Швецией, и ознакомим вас с инструкцией, данной адмиралу Норрису, отправленному на помощь Швеции.
– Вот как? – пробормотал изумленный Веселовский.
– Да, сэр!.. И теперь от вашего правительства зависит, будет между нами мир или война. Если вы решитесь признать нас за неприятелей, то и мы поступим так же.
Стенгоп круто повернулся и оставил Веселовского обдумывать его последние слова.
На следующий день Веселовский получил от Стенгопа ноту, из которой явствовало, что английский флот будет участвовать не только в оборонительных действиях Швеции, но и в наступательных, если только шведы окажутся в состоянии их предпринять. Маска любезности и добрых отношений была сброшена. Веселовский немедленно переслал английскую ноту царю Петру.
Русские дипломаты прошли хорошую школу и всегда были в курсе того, что делается при европейских дворах. А зоркость была необходима. Швеция согласилась отказаться от своих прав на Штеттин и этим купила мир у прусского короля. По приказу английского двора Дания помирилась со Швецией на самых невыгодных для себя условиях.
Россия снова осталась одна против Швеции. Впрочем, это не испугало Петра, который и на это лето наметил план наступательной компании.
В конце мая адмирал Норрис вошел в Финский залив с намерением угрожать Петербургу. Русскую столицу защищала эскадра Апраксина. Норрис уверял, что целью его военной экспедиции является только посредничество. На это русский адмирал возразил: если сэр Джон посредник, то должен представить надлежащие полномочия.
А пока Норрис грозил, русские действовали. Русская эскадра пересекла «синус Ботникус»[196] в самом узком его месте. Семитысячный русский десант навел страх на город Умео и его окрестности и благополучно вернулся к финским берегам.
Адмирала Норриса спешно отозвали из Финского залива для защиты шведской столицы. Незадачливому английскому флотоводцу никак не удавалось украсить себя лавровым венком победителя: русские стратеги всегда оказывались умнее и действовали успешнее.
Слух об удачных действиях русского десанта в Швеции быстро разнесся по российским просторам. Меншиков писал царю:
«Сей десант в Швецию при таких сильных и славных соединенных флотах, английском и шведском, учинен. Наши зашли так далеко в глубь и внутрь государства и якобы под водою прошли, что оба флота видеть и предостеречь не могли…»
В самой Англии неудачные действия Норриса вызывали насмешки и требования отозвать его из Балтийского моря. В одном английском журнале появилась карикатура: адмирал, сидящий на мачте корабля, пристально рассматривал в огромную зрительную трубу горизонт, а за его спиной спокойно проходят сотни русских галер.
Из-за неудачных действий своего флота Англия перестала предлагать посредничество и претендовать на роль верховного судьи в споре между Россией и Швецией.
24 июля русская гребная эскадра в составе шестидесяти одной галеры и двадцати девяти лодок прибыла к острову Берскер в поисках неприятельских кораблей. Эскадрой командовал генерал, князь Михаил Голицын; на судах его был сосредоточен значительный отряд пехоты из нескольких полков.
После двухдневных поисков русские обнаружили у острова Фрисберг шведскую эскадру: линейный корабль, четыре фрегата и девять более мелких судов. Юго-западный ветер не позволил голицынским галерам подойти к шведам и взять их на абордаж.
27 июля, в годовщину знаменитого Гангутского боя, Голицын собрал консилию, на которой было решено ввиду бурной погоды отступить к острову Гренгам[197] и там ожидать развития событий. Если море успокоится и шведская эскадра не уйдет, вступить в бой.
Приняв отступление русских за намерение бежать, шведская эскадра под командованием вице-адмирала Шеблата пошла за галерами на всех парусах. Углубившись слишком далеко в шхеры, два шведских фрегата сели на мель. Тотчас их облепили русские галеры и лодки, рвавшиеся вперед, несмотря на жестокий огонь неприятеля. На борт фрегата «Сторфеникс» тучей полезли солдаты… После короткой, но упорной схватки шведы побросали оружие. Недолго сопротивлялся и другой фрегат.
Шведы пустились наутек, но им трудно было лавировать в мелкой воде, среди отмелей и шхер, куда они неблагоразумно забрались. Мелкосидящие русские суда действовали решительно и умело: они отрезали фрегатам путь отступления. Пушечная и мушкетная перестрелка была отчаянная; достаточно сказать, что за время боя русские сделали из пушек около двадцати четырех тысяч картечных выстрелов; не менее того сделали шведы. Бой велся на таком близком расстоянии, что среди раненых оказалось много опаленных пороховыми вспышками.
Упорное сопротивление не помогло окруженным шведским фрегатам: русские солдаты и моряки взбирались на борта и вступали в рукопашный бой. Фрегаты спустили флаги.
Вице-адмирал Шеблат на линейном корабле и мелкие суда успели выйти в море; бегство их было таким поспешным, что русские гребные суда не могли за ними угнаться.
Четыре фрегата стали добычей победителей: тридцатичетырехпушечный «Сторфеникс», тридцатипушечный «Венкер», двадцатидвухпушечный «Кискин» и восемнадцатипушечный «Данкс-Эрн».
Четыреста семь пленных взято было на захваченных кораблях.
Князь Голицын не мог решить, что делать с трофейными кораблями. Уничтожить – жалко; провести среди шхер – невозможно: у судов была слишком большая осадка; выйти же с ними на большую морскую дорогу – опасно: их могут отбить шведы.
Царю было послано подробное донесение о победе. Петр дал приказ: разгрузить фрегаты, сколько возможно, и провести в Або открытым морем под конвоем галер. Это удалось благополучно выполнить, и еще четыре трофейных корабля вошли в состав русского военного флота.
Гренгамская победа произвела огромное впечатление в Европе. Все явные и тайные враги России поняли: Северной войне приходит конец. Не помогли Швеции ни союз с Англией, ни отпадение от России всех ее союзников.
Петр торжествовал: десантные операции русских войск и морские победы при Эзеле и Гренгаме имели немаловажное значение особенно потому, что все это происходило на глазах у англичан.
В Петербурге приход захваченной в плен эскадры был отпразднован трехдневными торжествами. Участники битвы получили награды: офицеры и солдаты – медали в честь победы, а князь Голицын – почетную трость.
Шведы вновь запросили мира.
Новый конгресс собрался в финском городе Ништадте 28 апреля 1721 года. Шведские уполномоченные пытались сделать хорошую мину при плохой игре.
– О прежних условиях мира теперь и думать нечего, – сказали шведы. – Раньше Швеция имела четырех неприятелей, из коих с датским и прусским королями мир заключился, а с польским, надобно надеяться, тоже скоро помиримся; король же английский – союзник Швеции, и на помощь его она всегда надеется.
Бахуров перевел на русский язык заявление шведов. Брюс язвительно улыбнулся:
– Всем ведомо, что его царское величество от своих союзников почти никакой помощи в войне не имел, и Россия одна вела и выиграла войну. А что касаемо английской помощи, то господа шведы в прошедших девятнадцатом и двадцатом годах, я чаю, довольно убедились, чего она стоит.
Русские делегаты с удовольствием выслушали отповедь Брюса.
Шведы крепче всего держались за Лифляндию и за Выборг:
– Лучше пускай нам руки отрубят, чем мы согласимся Лифляндию и Выборг отдать.
