– Николаос! – сказала я горячо, – вам нужно бежать из этой страны. Надо обдумать побег. Мы спрячем Чоки в горной цыганской деревне, в той, о которой я говорила. А когда он совершенно поправится, он переберется туда, где уже будете вы…
– Нет, невозможно, – грустно возразил Николаос.
– Но почему, почему?
– Причин много, – уклончиво заметил он. – Ну, например климат. В Англии Чоки не выживет.
– Есть Италия, Франция! Чем они хуже Испании? Там есть и театры, и живопись, и литература. Но там нет инквизиции. И вы и Чоки – вы оба молоды, вы сможете начать жизнь сначала. Я понимаю, что сейчас за вами следят. Но обмануть можно любую слежку! Можно бежать.
Николаос покачал головой.
– Нет, – снова произнес он.
– Но что, что вас держит именно в этой стране? – я настаивала, мне очень хотелось спасти их. – Привычка, привязанность? Что?
– Да, конечно, мы оба привязались к Испании, – помедлив, заговорил молодой человек, – но даже не в этом дело. Все гораздо сложнее. Разумеется, мне ничего не стоит рассказать вам, но я боюсь, откровенно говоря, что вы сочтете меня хвастуном. Так просто, да?
– Вы можете мне все сказать, Николаос. Вы понимаете это.
– Всегда в определенных случаях легче сказать о себе дурное, нежели хорошее.
– Я знаю, что вы хороший человек, добрый и умный.
– Ну, Бог со всем этим! Слушайте. Я, в свою очередь, знаю, что вашим другом был вольнодумец Санчо Пико…
– Что с ним? Он жив? Я много думала о нем.
– Вероятно, жив. Но не будем забегать вперед. Так называемое «дело» Санчо Пико тянулось не один год. Вы, конечно, и это знаете. Огромное число людей, самых разных, были привлечены к этому делу и посажены в тюрьму. Многих пытали. Многим уже грозили жестокие казни, сожжение на костре, ссылка. Когда я стал близок к Великому инквизитору, а заговорил с ним об этом деле. Не хочу выставлять себя защитником гонимых и борцом за справедливость, но мне удалось добиться многого. Правда, к сожалению многих я не успел спасти. Прежде всего скажу вам, что Санчо Пико остался жив и был выслан из Испании. Вероятно, он жив и до сих пор.
Я вздохнула.
– Скажите, Николаос, дорогой, а приходилось вам слышать имена Этторе Биокка, Нэн Бриттен и Джона Бига? Это двое моих слуг, англичан. А Биокка был нашим, Санчо и моим, другом…
Николаос подумал.
– Нет, об этих людях я ничего не знаю. Мне ничего не говорят их имена. Но если вы хотите, я могу узнать.
– Нет, нет, – воскликнула я, – это может быть опасно для вас!
– Но Теодоро-Мигель прекрасно знает, что вы живете в нашем доме. И об этих людях он знает. И можно не скрывать от него, что я спрашиваю для вас.
– Тогда спросите, – мое возбуждение прошло, теперь я говорила тихо. Я поняла, что все гораздо сложнее, чем может показаться с первого взгляда. – Расскажите, чего вам удалось добиться для обвиняемых по делу Санчо Пико? – кротко попросил я.
– Расскажу, – Николаос улыбнулся. – Вы видите, мне и самому хочется говорить, рассказывать. Так обычно и бывает, стоит только начать. Но все было просто. Люди были освобождены. А теперь представьте себе, если мне удастся бежать из страны… Или даже при неудачной попытке к бегству… Что будет с этими людьми? Фактически, они на свободе и живут спокойно только благодаря мне. А это много людей. И у многих из них – родные, дети, друзья. Кроме того, я и теперь имею возможность действовать. Я стараюсь влиять на решения Теодоро-Мигеля. Но приходится быть осторожным. Да, сейчас власть этого человека безгранична. Но и у него есть враги. Если они заметят, что приговоры, выносимые Великим инквизитором, чрезмерно мягки, они, в свою очередь, начнут действовать и добьются его смещения. Вот такую жизнь мне приходится вести. Все это грязно, мучительно, тяжело. Но такой человек, как я, должен быть в этом городе.
Я представила себе, как мучительна эта полная интриг жизнь для такого прямодушного человека, как Николаос. Но как странно, в самом начале он показался мне мрачным и замкнуто-эгоистичным; казалось, в этом мире для него существует лишь Чоки. Затем я увидела в Николаосе беззащитное, беспомощное существо, которому нужно помочь во что бы то ни стало. И вот теперь – передо мной такой мужественный и справедливый, такой бескорыстный человек, готовый мучиться во имя свободы других людей, многих из них он даже и не знает, и ему все равно, хорошие это люди или плохие; для него главное, чтобы их неотъемлемое право на свободу не нарушалось.
– Но тогда вам не надо тревожиться о разговоре с Чоки, – сказала я. – Теперь я спокойна. Можно не сомневаться, он поймет вас.
– И все равно тяжело. – Николаос снова опустил голову и показался мне беззащитным.
– Давайте я вас отвлеку, – я заставила себя улыбнуться. – Чоки рассказывал мне о шляпнице Элене. Что с ней случилось? Она действительно написала на него донос?
– А, наша с ним недолгая приятельница! Ее освободили. Недавно она вышла замуж. А донос… Да, она написала донос. Но злого умысла у нее не было. Просто она очень религиозна и полагала, будто делает благое дело. Причем, она заботилась не только о своей душе, но и о душе Чоки. К сожалению, иудейство и христианство полагают, будто лишь им известна истина. Поэтому я больше люблю античность, когда открыто признавалась всеми множественность истины.
– И все же странно! Неужели она не понимала, что Чоки могут сжечь на костре?
