— А разве нельзя?
Великан-недомерок запустил в рыжую шевелюру пятерню размером со снегоуборочную лопату, почесал отродясь не мытые волосы и объявил:
— Можно. Если хочешь получить полдюжины стрел.
— Грех вводить людей в искушение, — предупредил монах. — Они при исполнении. Тебе-то что, получил свою стрелу и успокоился, а людям лишние переживания. Самоубийце помогать — страшный грех. Чтобы его отмолить, не одна неделя уйдет.
И снова все заржали. Очень уж веселой показалась лесникам мысль об отмаливании грехов.
На этот раз Антошка со всеми не смеялся. Этих людей можно было понять: работа в глуши, отсутствие развлечений, тут любому незнакомцу будешь рад. Но каждая шутка имеет границы. Он все-таки не какой- нибудь бродяга, а рыцарь в законе.
— Я, между прочим, рыцарь, — сообщил о последнем факте Антон и осторожно продемонстрировал ногу.
Вопреки ожиданиям, золотая шпора не произвела никакого эффекта. Вернее, произвела, но не тот.
— Стали бы мы останавливать безродного бродягу! — когда все отсмеялись, сообщил монах. — Что с него взять, бедолаги? Короче, платить будете?
Антошка был несколько уязвлен таким пренебрежением к благородному сословию. Он уже привык, что имеет все мыслимые и немыслимые льготы, в том числе право брать все бесплатно у тех, кто никаких льгот и прав не имеет, и никак не предполагал, что в здешней глухоман и все может обстоять с точностью до наоборот.
Нострелы смотрелись очень красноречиво, и рыцарь выдохнул:
— Буду.
— Позволено ли будет узнать твое имя? — с какой-то скрытой подковыркой поинтересовался монах.
Антошка назвал.
— Вот это да! — воскликнул великан. — Послушай, Тук, я даже не знаю, сколько надо содрать с такого!
Имя монаха показалось странно знакомым.
— Я тоже, — признался монах.
— А вы Робина спросите, — неожиданно посоветовал Ольгерд.
Лесники недоуменно замолчали и внимательнее присмотрелись к путникам.
— Ты откуда шефа знаешь? — недобро спросил великан.
— Слухами земля полнится. О вашем шефе понарассказано да понаписано столько, что мудрено ничего не знать. Даже если обитаешь в другом мире.
И тогда Антошка понял. Если монаха зовут Тук, то шеф его непременно должен быть Робин Гудом. Соответственно никакие это не лесники, а самые натуральные благородные разбойники.
Тут надо сразу сказать, что в предыдущей жизни Робин Гуд и Конан-варвар были самыми любимыми героями Иванова. Свободолюбивые, неподвластные никому, кроме своих желаний, гордые, готовые по малейшему поводу или прихоти обречь на смерть любого. Это ли не настоящие мужчины и не пример для подражания?
Пример примером, а в реальной жизни встретиться с подобным образцом оказалось вещью далеко не приятной. Как засадит стрелу промеж глаз! А что? Настоящий герой, полное право имеет!
— Кто меня звал? Какие-то проблемы?
В наступающей тьме было трудно разглядеть вновь прибывшего, но повелительные интонации голоса ясно указывали — он!
— Не знаем, сколько с них брать, — пожаловался Тук. — Уж больно титул заковыристый.
Робин шагнул поближе к пленникам. Был он в малиновом плаще, с толстой золотой цепью поверх кольчуги, а перебитый нос говорил о буйно проведенной юности.
— Назовитесь.
Он услышал Антошкин титул и невольно присвистнул:
— Да. Хорошо поработали пацаны! Давно к нам такие птички не залетали! А остальные? Ну этот оруженосец, с него много не возьмешь. А ты, к примеру? — вопрос относился к Сковороду.
— Я маг.
В ответ на признание большая часть разбойников немедленно перенацелила свое оружие на Сковорода.
А вот на Робина заявление не произвело впечатления. Он лишь прикинул что-то про себя, очевидно сколько стоит волшебник.
— А ты?
— Ольгерд. Бродячий поэт.
— Не врешь? Докажи. — Робин кивнул на гитару, а потом добавил: — Угодишь — отпущу без выкупа. Нет — сдеру столько же, сколько с князя. Или шкуру на выбор.
И сделал распальцовку.
Ольгерд посмотрел на него внимательнее, тронул струны, закатил глаза, а потом решительно запел:
И совершенно неожиданно припев подхватили Робин с Туком:
Антошка ожидал всего, но только не знакомства с песней из старого мультика. А вот Ольгерд, похоже, как раз на это и рассчитывал и теперь старался вовсю.
И точно так же старались славный атаман с менее славным монахом:
Глядя на своих предводителей, не сдержались и остальные. Слов они не знали и восполняли это лихостью исполнения. Земля, может, и не дрожала, но все зверье в округе разбежалось от залихватского пения с разбойничьим посвистом, с притопыванием ногами, с удалыми воплями.
— Никак зема? — когда пение улеглось, спросил атаман. — С каких краев будешь? — Ответа он дожидаться не стал, а хлопнул Ольгерда по плечу и оповестил: — Пир! Я земляка встретил!
— И я! — подхватил монах, совсем как шакал в мультике про Маугли.
Или как ослик в истории про Винии-Пуха.
Даже в темноте было заметно, что лица разбойников оживились. Луки давно были опущены, трофейное оружие поднято и разобрано по рукам, но теперь взгляды на пленников стали намного дружелюбнее.
— А ты дай слово, что не будешь прибегать к своим приемчикам, — потребовал Робин Гуд у Сковорода. — В противном случае свяжем и рот кляпом заткнем. Чтобы праздник не портил.
Мысль оказаться в стороне от пира была мучительна. Сковород немедленно пообещал самыми страшными клятвами не прибегать ни к каким заклинаниям, пока находится в лесу и даже первое время после выезда из оного.
А вот у Антошки никто никаких обещаний требовать не стал. Герой сладострастно подумал, что может со спокойной душой сбежать и тем сэкономить немалую сумму, но тут же представил одинокие блуждания в лесу и отбросил мечтания в сторону.
Лучше заплатить выкуп и ехать спокойно, чем всю жизнь провести под сенью вековечных деревьев. Под ними недолго и одичать!
30
— ... Ни о чем таком я не думал. На хрена? Да подо мной треть Питера ходила. — Атаман понял, что его несколько занесло и поправился: — Ну не треть, но все равно кусок порядочный. Братва меня уважала. Власти больше, чем у местного короля. Бабки, бабы, шестисотый мерс, все, как положено. Лафа! А потом однажды такой заряд подложили, дело в кафе было, что амба. Другого бы разнесло, а меня сюда забросило. И Тука тоже. Он как раз там в уголочке пиво пил.
Переживания были настолько сильны, что Робин не удержался и с чувством осушил огромный кубок
