Охотник за головами

видел впервые в жизни.

'Чего ты боишься? – подумал он. – Зайди за сцену и познакомься с ней. В худшем случае тебя выставят. Но если ты этого не сделаешь, то никогда себе не простишь. Господи Боже, какая актриса!'

У входа за кулисы его остановил охранник.

– Куда вас несет, дружище? – спросил он дружелюбно.

– Я хочу пройти за сцену.

– А пропуск у вас есть?

– Нет.

– Тогда вы не пройдете.

Деклерк колебался всего секунду. Потом полез в карман и достал служебное удостоверение.

– Надеюсь, этого пропуска вам достаточно? – он доверительно склонился к уху охранника. – И не поднимайте шума.

Его пропустили.

'Что значит маленький обман перед большим чувством?' – думал он, пробираясь по коридорам. Его удостоверение не имело силы на территории США, и каждую минуту его могли разоблачить и выставить вон. Обливаясь потом, он спешил вперед, спрашивал у кого-то дорогу и наконец постучал в дверь. Внезапно он обнаружил, что у него нет слов.

– Если войдете, пеняйте на себя, – раздался голос из-за двери. – Я не одета.

И вот сейчас, двадцать пять лет спустя, он сидит здесь и воображает другую неодетую женщину.

'Как все повторяется, – подумал Деклерк. – Дженни, почему не повторилась ты?'

Каждый день суперинтендант убеждал себя, что нельзя столько времени проводить в прошлом. Что случилось, то случилось, такова жизнь. Или судьба. Или Бог знает что. Хорошие времена были, они кончились, но будут другие.

«Ты счастливчик, Роберт, и перестань плакаться. Мало кому выпадает любовь хоть раз в жизни, а тебе повезло уже дважды. Другой на твоем месте возносил бы хвалы Господу за Женевьеву. Что же ты все пытаешься собрать осколки?»

Но тут же ему вспомнилась беззубая улыбка Джейн. Он никогда не видел Кейт такой счастливой, как в день рождения ребенка. Да и сам никогда не был так счастлив. Он стоял в палате монреальской больницы и смотрел на бледную жену со спутанными волосами, баюкавшую новорожденного ребенка. Его переполняли гордость и еще какое-то чувство, похожее на восторг. Наверное, это была любовь.

Он вспоминал это много лет спустя, сидя зимним вечером перед догорающим камином. Тогда Женевьева присела рядом с ним.

– У тебя такой несчастный вид, дорогой. Что случилось?

– Я просто думаю.

– О Кейт или о Джейн?

– О Кейт и Джейн, – он продолжал смотреть в огонь.

– Это была не твоя вина, Роберт. Помни про это, пожалуйста. Мне так жаль иногда, что я ничем не могу тебе помочь.

Деклерк поднял на нее глаза, полные затаенной печали:

– Ты можешь, Дженни, и делаешь это. Каждый день, каждую минуту. Не знаю, что бы я делал без тебя. Я люблю тебя и нуждаюсь в тебе, но все равно чувствую вину.

– Но за что? За их смерть? За то, что ты не умер с ними? Роберт, не будь так жесток к себе. Ты ни в чем не виноват!

– Нет, Дженни. Если бы я не был полицейским, ничего бы не случилось.

– Если бы ты не был полицейским, ты никогда не зашел бы за сцену и не познакомился бы с ней. А если бы ты не познакомился с ней, у тебя бы никогда не было ребенка и той радости, которую он тебе доставил. Может быть, это длилось недолго, но без этого было бы еще хуже. Я это знаю, Роберт, и ты это знаешь. Кроме того, если бы ты не стал полицейским, мы бы с тобой тоже не познакомились. И где бы я была тогда?

– Ты была бы с человеком, который не думает все время о прошлом.

– Я не была бы с тобой, любимый. И это главное, – и она тихо, очень тихо, прошептала. – Я бы все отдала, чтобы подарить тебе другого ребенка.

– Я знаю, – сказал он и обнял ее.

Они долго сидели, обнявшись и глядя на пляшущие в камине искорки – белые, оранжевые, красные.

– Дженни, – сказал он наконец. – Тебе так тяжело.

– Я знаю все, о чем ты думаешь, cheri. Ты думаешь, что пользуешься моей молодостью; что у меня впереди была целая жизнь, и я еще пожалею, что не взяла от нее все. Ты думаешь, что должен, чтобы мне не было так тяжело, забыть Кейт и Джейн. Я права?

Она погладила его по лицу.

– Поверь, Роберт, я рада, что ты о них вспоминаешь. Видишь ли, я никогда не встречала человека,