вновь и вновь пробовал читать вслух, пока не почувствовал резь в глазах, а буквы не заскакали по страницам, как пьяные. Я не ел, не спал, я придумывал для тебя всё новые сказки о том, где сейчас твоя мама, и следил, чтобы ты никогда не заходила в ту комнату, где я читал, – не ровен час, ещё и ты могла бы исчезнуть. За себя я не боялся, у меня почему-то было ощущение, что сам я как чтец защищён от исчезновения между страницами. Я по сей день не знаю, так ли это. Мо согнал с ладони комара и продолжал: – Я читал громко, пока не перестал слышать собственный голос. Но твоя мама, Мегги, так и не вернулась. Вместо неё на пятый день в моей комнате возник странный маленький человечек, прозрачный, точно из стекла, зато исчез почтальон, который как раз опускал в наш почтовый ящик какие-то письма. На улице я обнаружил его велосипед. Тогда я понял, что ни стены, ни запертые двери не смогут уберечь тебя от исчезновения, – ни тебя, ни кого-то другого. И я решил больше никогда не читать книги вслух. Ни «Чернильное сердце», ни какую-либо иную.
– А что стало со стеклянным человечком? – спросила Мегги.
Мо тяжело вздохнул:
– Он разбился уже несколько дней спустя, когда мимо нашего дома проезжал грузовик. Очевидно, лишь немногим удаётся безболезненно переселиться в другой мир. Мы оба знаем, какое это счастье – нырнуть в книгу и какое-то время жить внутри неё, но расстаться со своей историей и попасть в наш мир – это, как видно, никому не приносит счастья. У Сажерука от этого вообще сердце разбилось.
– У него есть сердце? – с горечью спросила Элинор.
– Если бы не было, ему жилось бы лучше, – ответил Мо. – Прошло больше недели, и вот он вновь постучался в мою дверь. Была ночь – как мы знаем, его любимое время суток. Я как раз паковал вещи. Я счёл за лучшее переехать из этого дома, потому что мне не хотелось опять прогонять Басту и Каприкорна с мечом в руках. Сажерук подтвердил мои опасения. Когда он пришёл, была глубокая ночь, но я всё равно не мог заснуть. – Мо погладил Мегги по волосам. – В ту пору ты тоже плохо спала. Тебе снились страшные сны, как я ни пытался прогнать их своими рассказами. Я собирал инструменты в своей мастерской, и тут послышался стук в дверь, тихий, почти украдкой. Сажерук так же внезапно появился из темноты, как четыре дня назад, когда он дождливой ночью постучался в нашу дверь… Неужели всего четыре дня прошло?.. Так вот, когда он снова появился в ту ночь, он выглядел так, словно очень долго ничего не ел, тощий, как бездомная кошка, с глазами, полными печали. «Перенеси меня назад, – лепетал он. – Верни меня, пожалуйста! Этот мир убьёт меня. Он слишком стремительный, перенаселённый и шумный. Если я не умру с тоски, то умру с голоду. Я не знаю, чем заработать себе на пропитание. Я здесь совсем ничего не знаю. Я словно рыба без воды». Он никак не хотел поверить, что помочь ему не в моих силах. Он хотел посмотреть книгу, хотел попробовать сам, хотя едва умел читать, но я, конечно же, не мог её отдать. Ведь тогда бы я отдал ему последнее, что мне осталось от твоей мамы. К счастью, я хорошо спрятал книгу. Я разрешил Сажеруку переночевать на моём диване, а когда наутро вошёл к нему, он рылся на книжных полках. В последующие два года он появлялся снова и снова, следовал за нами, куда бы мы ни ехали, пока однажды мне это не надоело и мы с тобой не удрали от него под покровом туманной ночи. С тех пор я его больше не видел. И вот четыре дня назад он нашёл меня.
Мегги посмотрела на отца.
– Тебе его по-прежнему жалко, – сказала она. Мо долго молчал.
– Иногда, – сказал он наконец. Элинор презрительно фыркнула:
– Ты больший безумец, чем я думала. По вине этого ублюдка мы торчим в этой дыре, из-за него нам, может быть, глотки перережут, а тебе его, видите ли, жалко!
Мо пожал плечами и посмотрел на потолок, где вокруг голой лампочки кружились несколько мотыльков.
– Разумеется, Каприкорн пообещал ему, что вернёт его назад, – сказал он. – В отличие от меня, он понял, что за такое обещание Сажерук сделает для него всё. Вернуться в свою историю – единственное, чего он желает. Он даже не спрашивает, будет ли у истории счастливый конец!
– Ну, в реальной жизни то же самое, – с мрачной миной на лице буркнула Элинор. – Здесь тоже не знаешь, чем всё кончится. В нашем случае всё идёт к тому, что конец будет скверный.
Мегги сидела, обхватив колени руками, и рассматривала щели в грязных белых стенах. Она увидела перед собой букву К, на которой затаилась рогатая куница, и ей показалось, что из-за буквы выглядывает её мама. Мама, которую она знала только по выцветшей фотографии, лежавшей у отца под подушкой. Значит, она не бросила его… Как ей живётся в чуждом мире? Вспоминает ли она ещё свою дочь? Тоскует ли по миру, откуда она родом, так же, как Сажерук?
А тоскует ли Каприкорн? Чего он хочет от Мо? Чтобы отец своим чтением вернул его обратно? Что будет, если он поймёт, что Мо совершенно не представляет, как это сделать? Мегги содрогнулась.
– Каприкорн дал мне понять, что у него есть другой мастер чтения вслух, – продолжал Мо, точно прочитав мысли Мегги. – Баста рассказывал мне о нём. Вероятно, затем, чтобы я осознал: вполне можно обойтись и без меня. Дескать, этот умелец уже смог вызволить из книги ещё каких-то полезных для Каприкорна помощников.
– Ах, вот как? А чего же он тогда от тебя добивается? – Элинор выпрямилась и, кряхтя, потёрла себе то место, на котором сидят. – Я вообще уже ничего не понимаю. Я только надеюсь, что всё это – лишь один из тех снов, после которых просыпаешься с болью в затылке и дурным привкусом во рту.
Мегги сомневалась, что Элинор в самом деле лелеяла такую надежду. Влажная солома вызывала вполне реальные ощущения, также как и холодная стена за спиной. Она вновь прильнула к плечу Мо и закрыла глаза. Она сожалела, что так и не прочла практически ни одной строки из «Чернильного сердца» и ничего не знала про историю, в которой потерялась её мама. Она знала только истории самого Мо. Все эти годы, что они жили одни, он рассказывал ей, почему мамы нет с ними, рассказывал о её приключениях в далёких странах, об ужасных врагах, не позволяющих ей вернуться, и о сундуке с сокровищами, который она собирает для Мегги, всё время подкладывая в него что-то новое, необычайно чудесное, в каждом заколдованном месте.
– Мо, – спросила она, – как ты думаешь, ей хорошо в этой книжке?
Мо долго медлил с ответом.
– Феи ей, конечно же, понравятся, – сказал он наконец, – хотя это капризные маленькие создания. А кобольдов, насколько я знаю твою маму, она будет поить молоком. Да, думаю, они ей тоже понравятся…
– А… что ей не понравится? – Мегги озабоченно посмотрела на него.
Мо колебался.
– Зло, – наконец сказал он. – В этой книге творится множество ужасных вещей, а она так и не узнала, что всё закончится более или менее хорошо. Ведь я не успел прочесть ей книгу до конца… Вот это ей не понравится.
– Наверняка не понравится, – сказала Элинор. – Но откуда ты знаешь, не изменилась ли вообще вся история? Ведь ты же вычитал из неё Каприкорна и его дружка с ножом. Теперь эта парочка измывается над нами.
– И тем не менее они продолжают жить в книге. Я читал её много раз с тех пор, как они из неё вышли, но там по-прежнему говорится обо всех: о Сажеруке, Каприкорне и Басте. Не значит ли это, что всё осталось, как было? Что Каприкорн ещё там, а здесь мы боремся всего лишь с его тенью.
– Для тени он внушает слишком много страха, – сказала Элинор.
– Это верно. – Мо тяжело вздохнул. – Может быть, там всё изменилось. Может быть, за напечатанной историей скрывается другая, намного более обширная, которая изменяется подобно тому, как изменяется наш мир? И буквы разглашают нам об этом ровно столько, сколько можно увидеть в замочную скважину. Может быть, они всего лишь крышка от сосуда, который содержит куда больше, чем мы в состоянии прочесть?
Элинор застонала.
– Боже мой, Мортимер, – сказала она. – Перестань, у меня голова болит.
– Поверь, у меня она тоже болела, когда я начал размышлять об этом, – ответил Мо.
После этого все трое какое-то время молчали, каждый погружённый в свои мысли.
Первой молчание нарушила Элинор, и поначалу казалось, что она говорит сама с собой.
