не хотела, чтобы он застиг её за тем занятием, которое она себе наметила. Она стыдилась своей затеи, но искушение было чересчур велико.
Когда Мегги вполне уверилась, что вокруг нет ни души, она вздохнула поглубже, прокашлялась – и начала. Она формировала губами каждое слово, как это делал Мо, почти с нежностью, словно каждая буква была нотой, и каждая, произнесённая без должной любви, – искажением нужной мелодии. Но вскоре она заметила, что, когда она уделяет каждому слову слишком много внимания, предложение совершенно не звучит, а стоящие за ним образы исчезают, если сосредоточиться только на интонации, а не на смысле. Это было сложно. Очень сложно. А от солнца её клонило в сон, и наконец она закрыла книгу и подставила лицо тёплым лучам. Ведь всё равно было очень глупо пытаться сделать это. Так глупо…
Ближе к вечеру пришли Пиппо, Паула и Рико, и Мегги слонялась вместе с ними по деревне. Они делали покупки в магазинчике, где Мо побывал этим утром, вместе сидели на каменной стене на краю деревни, наблюдали за муравьями, которые тащили по щербатым камням иголки пиний и семена цветов, и считали корабли, проплывавшие мимо в далёком море.
Так прошёл и следующий день. Время от времени Мегги задавалась вопросом, где сейчас Сажерук и по-прежнему ли Фарид сопровождает его; как поживает Элинор и не удивляется ли, почему они до сих пор не приехали.
Ни на один из этих вопросов не было ответа, и точно так же Мегги не смогла выяснить, чем занимался Фенолио за дверью своего кабинета. «Он грызёт свой карандаш, – доложила Паула, после того как ей однажды удалось спрятаться у него под письменным столом. – Грызёт карандаш и ходит из угла в угол».
– Мо, когда мы поедем к Элинор? – спросила Мегги на вторую ночь, почувствовав, что он опять не может уснуть.
Она села на край его кровати, оказавшейся такой же скрипучей, как кровать Мегги.
– Скоро, – ответил он. – А теперь спи. Ладно?
– Ты тоскуешь по ней?
Мегги сама не понимала, откуда вдруг возник этот вопрос. Он сам собой сорвался у неё с языка. Мо ответил далеко не сразу.
– Иногда, – сказал он наконец. – Утром, днём, вечером, ночью. Почти всегда.
Мегги почувствовала, как ревность уже запустила свои коготки в её сердце. Это чувство было ей знакомо, оно просыпалось всякий раз, когда у Мо появлялась новая подруга. Но ревновать его к собственной матери?..
– Расскажи мне о ней, – тихо попросила она. – Только не надо вымышленных историй, какие ты рассказывал мне раньше.
Когда-то она подыскивала себе подходящую маму в своих книгах, но в самых любимых почти никто ей не попадался. Том Сойер? Никакой матери. Гек Финн? Тоже нет. Питер Пэн и потерянные мальчишки? Никаких матерей и близко не было. Джим Пуговка[10] – сирота. И в сказках никого, кроме злых мачех или бессердечных, ревнивых матерей… Список можно было продолжать и продолжать. Раньше Мегги часто этим утешалась. Казалось, ничего особо необычного в том, чтобы не иметь матери, не было – по крайней мере, в её любимых историях.
– Что же мне рассказать? Мо посмотрел в окно.
На улице вновь скандалили коты. Их вопли напоминали плач маленьких детей.
– Ты больше похожа на неё, чем на меня, – к счастью. Она смеётся так же, как ты, и так же, как ты, жуёт прядь своих волос, когда читает. Она близорука, но слишком горда, чтобы носить очки…
– Это я могу понять.
Мегги села рядом с ним. Его рука уже почти не болела, рана от собачьего укуса затягивалась. Правда, останется светлый шрам вроде того, что девять лет назад остался от ножа Басты.
– Как это – можешь понять? Мне нравятся очки, – сказал Мо.
– А мне нет. Ну и?..
– Она любит камни, плоские, отшлифованные камни, которые приятно держать в руке. Один или два таких камешка всегда лежат у неё в сумочке.
Кроме того, у неё есть привычка класть их на свои книги, особенно на книги в мягких обложках, потому что ей не нравится, когда переплёты встают дыбом. Но ты всегда забирала у неё эти камни и катала их по паркету.
– И тогда она сердилась?
– Да что ты! Тогда она щекотала твою пухлую шейку, покуда ты не выпускала камни из рук. – Мо повернулся к дочери. – Ты и правда не тоскуешь по ней, Мегги?
– Не знаю… Только когда злюсь на тебя.
– То есть примерно десять раз на дню.
– Не говори ерунды! – Мегги толкнула его локтем в бок.
Они прислушались к звукам ночи. Окно было приоткрыто, на улице стало тихо. Коты утихомирились – вероятно, зализывали раны. Перед магазинчиком она часто видела полосатого котяру с рваным ухом… В какой-то миг Мегги показалось, что она слышит вдали шум моря, но, может быть, это был только шум ближайшей автострады.
– Как ты думаешь, куда направился Сажерук? Темнота окутала её, как серая шаль. «Мне будет не хватать этого тепла, – подумала она. – В самом деле».
– Спроси что-нибудь полегче, – рассеянно ответил Мо. – Надеюсь, куда-то далеко, но я в этом не уверен.
Мегги тоже в этом сомневалась.
– Как ты думаешь, мальчик всё ещё с ним? Фарид… Ей нравилось его имя.
– Я думаю, да. Он всюду бегал за ним, как собачонка.
– Сажерук ему нравится. А сам он нравится Сажеруку, как ты считаешь?
Мо пожал плечами:
– Я понятия не имею, кто или что нравится Сажеруку.
Мегги прижалась головой к его груди, как она всегда делала это дома, когда он рассказывал ей свои истории.
– Он по-прежнему хочет получить эту книгу, правда? – прошептала она. – Баста порежет его своим ножом на ломтики, если застукает его. У него наверняка давно уже новый ножик.
Снаружи кто-то шёл вдоль по узкой улочке. Отворилась и захлопнулась какая-то дверь, залаяла собака…
– Если бы не ты, – сказал Мо, – я бы тоже туда вернулся.
БОЛТЛИВЫЙ ПИППО
– Нас неверно известили, – сказала ему Анемона. – Нет здесь никакой деревни на много миль вокруг.
– Значит, никто и не услышит, как ты закричишь, – заключил сицилиец и с изумительным проворством обрызгал её.
На следующее утро, около десяти часов, Фенолио позвонила Элинор. Мегги сидела на чердаке и смотрела, как Мо освобождал книгу от покрытого плесенью переплёта, – бережно, словно вынимал раненого зверька из ловушки.
– Мортимер! – крикнул снизу Фенолио. – Там у меня на проводе какая-то истеричная тётка, и она вопит в трубку какую-то ахинею. Утверждает, будто она – твоя подруга.
Мо отложил раздетую книгу в сторону и спустился вниз. Фенолио с мрачной миной протянул ему трубку. Голос Элинор изрыгал в тишину мирного кабинета слова гнева и отчаяния. Мо с трудом сумел вникнуть в суть того, что она надсадно кричала ему в ухо.
– Откуда он знал… Ах да, конечно… – слышала Мегги его краткие ответы. – Сожгли? Все? – Он провёл рукой по лицу и взглянул на Мегги, хотя ей почудилось, что он смотрит куда-то сквозь неё. – Попробуй… – говорил он. – Да, разумеется… Хотя я боюсь, что они и здесь не поверят ни одному твоему слову. А то, что случилось с твоими книгами, здешнюю полицию вообще не касается… Ну ладно… Обязательно… Я тебя встречу. Да.
Потом он повесил трубку.
