Николо так резко обернулся, что красная мантия взметнулась у него на плечах.
– Бастардо! – ахнул он и, тыча в меня пальцем, оглядел собравшихся. – Вот тот самый колдун! Дьявол всегда слышит, когда о нем говорят!
Он глядел на меня, злобно скривив губы, и я увидел перед собой точное повторение его отца: тонкий, острый, как лезвие, нос и выдающийся подбородок, тщательно причесанную, коротко постриженную бороду и изрытое оспинами лицо. От него несло теми же духами. Меня с ног до головы ошпарило ненавистью. Руки так и чесались прикончить его, я непроизвольно сжимал и разжимал кулаки.
– Хорошенько рассмотрите лицо этого колдуна, – сплюнул Николо. – Оно нисколько не меняется с годами!
– Лучше уж мое лицо, чем твоя гадкая рожа, – съязвил я.
Моисей Сфорно потянул меня за рукав, пытаясь увести, но я стряхнул его руку. Вся кровь во мне вскипала от ненависти, и я не мог так просто оставить в покое Николо с его враньем.
– Он не похож на колдуна, – задумчиво произнес Петрарка, склонив голову набок и прищурившись. – Он больше похож на приятного молодого человека, который не умеет выбирать головные уборы. Послушайте, юноша, вы не могли найти что-нибудь более щегольское, чем эта простая фоджетта? В вашем возрасте я не скупился на наряды и следил за своей внешностью, хотя был далеко не таким красавцем, как вы!
– И как долго он будет оставаться таким, как сейчас? – громко воскликнул Николо, почти прокричав эти слова. – Работая на моего отца, он почти двадцать лет оставался с виду двенадцатилетним мальчишкой! Это колдун!
– Он ведь старше вас, не так ли? – спросил Петрарка спокойным и невозмутимым тоном. – Откуда же вам знать, как он выглядел до вашего рождения?
– До меня тоже доходили слухи о его неестественной моложавости, – сказал человек, стоящий рядом с Николо.
Это был невысокий полноватый мужчина с жирной кожей. Окинув его высокомерным взглядом, я заметил под красной судейской мантией доминиканскую одежду. Он поджал тонкие губы и вздернул нос.
– Слухи – это все равно что грезы наивных дурочек, – ответил я гораздо спокойнее, чем был на самом деле, – они пустые. Разве вы, отец мой, наивная дурочка, чтобы принимать их на веру?
– Вот именно, – величественно произнес статный Петрарка. – Услышанное стоит подвергать сомнению, пока не доказана его истинность. Вернее, мы должны принимать сомнение как истину, не утверждая ничего и сомневаясь во всем, кроме тех вещей, сомневаться в которых было бы кощунственно!
– Пойдем, Лука, нам пора, – заторопил меня Моше Сфорно, подталкивая под локоть.
– Но я могу доказать это, синьор Петрарка, – коварно возразил Николо. – Вглядитесь в его лицо, а потом взгляните на картину, которую хранят монашки в Сан Джорджо. На ней его лицо, и оно ненамного моложе, чем сейчас!
– У него прекрасное лицо, которое с удовольствием изобразил бы любой художник, – пожал плечами Петрарка.
– Его написал Джотто! – взмахнув руками, воскликнул Николо. – Джотто, который умер за десять лет до черной смерти! Разве вы не видите, он не стареет, как нормальные люди, он урод, дьявол в человеческом обличье, безотцовщина! Он околдовал великого Джотто, чтобы тот нарисовал его!
Я вспыхнул от злости и шагнул к Николо.
– Не смей говорить о мастере Джотто, если тебе дорога твоя жизнь! Он величайший художник из всех, и ты, подонок, не имеешь права даже произносить его имя!
Николо выхватил меч и приставил его острием к моему горлу. Его костлявое, перекошенное лицо побледнело, он тяжело дышал, и рука у него тряслась. Я взял себя в руки, заставив гнев поутихнуть. Не чувствуя страха, я смело взглянул ему прямо в глаза. Он не сможет убить меня на глазах у этих людей. Это не в его духе. Он подождет, пока все разойдутся и я повернусь к нему спиной, и тогда вонзит в меня меч. Поэтому я не должен был предоставить ему такой возможности. Николо надавил на меч и порезал мне кожу. По адамову яблоку скатилась капля крови.
– Убери меч, а то поранишься, Николетта, – ухмыльнулся я, одним словом превращая его в девчонку. – А то я сам отберу его и любимые побрякушки в придачу! Я не ребенок, чтобы меня можно было безнаказанно зарезать в постели!
– Послушайте, это зашло слишком далеко, давайте прекратим эту безобразную сцену, нам не нужно кровопролития! – вмешался Петрарка и цокнул языком.
Протянутым пальцем он дотронулся до клинка и отвел меч в сторону. Николо опустил меч, но глаз от меня не отвел. Петрарка прочистил горло.
– Синьор Сильвано, я уверен, церковь оценит ваше рвение, но ваше братство не для меня. Я очень ценю ваше предложение, но во Флоренции я лишь случайный гость. Мой дорогой друг Боккаччо несколько лет назад сумел убедить Синьорию отменить указ об изгнании моего отца и конфискации его имущества, но после того как я отказался занять предложенную мне должность в Университете Флоренции, это решение было аннулировано. Я здесь только проездом на очень короткий срок.
– Братства Красного пера никто не остановит, – заявил Николо, тяжело дыша и сверля меня взглядом. – Мы отловим и уничтожим всех ведьм и колдунов! Мы сожжем их на костре и очистим Флоренцию от нашествия всякой нечисти!
– А как же быть со змеями, Николо? – спросил я, желая его помучить. – Тебе лучше оставить для них местечко в уставе, а то придется истребить и себя!
– Вам стоит подумать над этим предложением, синьор Петрарка. Нас многие поддержат. Это будет только способствовать вашей славе как величайшего поэта нашего времени, – заметил доминиканец. – Тогда и Синьория согласится тотчас отменить изгнание. Многие верят, что во всех несчастиях, которые постигли Флоренцию за последние годы, виновата нечистая сила! – Он бросил на меня испепеляющий взгляд. – Если мы избавим Флоренцию от исчадий зла, то, возможно, сможем предотвратить возвращение черной смерти!
– Как думаешь, Джованни, это решение принесет плоды? – Петрарка обратился к темноволосому мужчине, и я узнал в нем человека, которого встретил в тот день, когда по поручению Сильвано отправился в город разведать о чуме.
– Ты научил меня обращаться к великим голосам прошлого за советами и решением, – ответил Боккаччо со всей серьезностью на узком франкском лице. – А святой Августин говорит нам: «Коли живем хорошо, то и жизнь хороша. Каковы мы – такова и жизнь». Я верю, что именно это спасет Флоренцию. Добрая жизнь, добрый труд, а не чистка!
– Я склонен согласиться, – сказал Петрарка, вскинув бровь. – А как вы считаете, добрый человек, можем ли мы предотвратить чуму, если будем сжигать ведьм? – спросил он у Моше Сфорно.
Когда все обернулись посмотреть на Сфорно, он выпрямился.
– Не более, чем побивая камнями евреев, – уверенным, серьезным тоном ответил он. – Открыть, в чем причина чумы, не помогут ни суеверия, ни насилие. Только тщательные медицинские исследования обнаружат когда-нибудь причину этой болезни!
– Мы может устроить избиение евреев, – самодовольно хмыкнул Николо. – Вот выгоним их из Флоренции или избавим от них мир раз и навсегда, и это отведет небесную кару, которую навлекли на нас злодеи, убившие Христа!
Он и доминиканец зловеще переглянулись.
– Пойдем, Сильвано, меня чрезвычайно заинтересовали твои проекты, – произнес доминиканец. – Давай прогуляемся и все обсудим. У меня есть знакомый кардинал, пользующийся любовью Папы Иннокентия Шестого. Ему понравится твоя идея о братстве. Его очень беспокоит существование зла в этом мире, и он стремится очистить мир, дабы исполнилась воля Божья. Он душевно скорбит о первородном грехе, которым запятнало себя человечество по вине Евы, и вот уже много лет посвящает свои труды его искуплению!
– Я буду поддерживать вас всей данной мне властью, – добавил судья, который заговорил первым.
Покосившись на меня, он взял под руку Николо и увел его с собой. Николо бросил на меня презрительный взгляд через плечо, а судья добавил:
– Вы хотели бы провести первое собрание нашего братства до или после вашего венчания?
– Думаю, после, чтобы я смог должным образом вышколить жену по своему вкусу в постели, – хихикнул Николо. – Я считаю, что жену, как необъезженную кобылу, нужно учить шпорами и хлыстом. – Он
