– Вручи снадобье!
Муфтий протянул юноше флакон со светло-коричневой жидкостью:
– По три капли в день в кушанье или питье – и через неделю душа человека безболезненно отлетает в сады пророка…
Музафар-мулла взял яд дрожащей рукой.
– Но не торопись, сын мой! – предостерегающе поднял пухлую белую руку султан. – Кулшерифа любят в Казани, ему верит народ, и было бы опрометчиво лишить его возможности загладить вину передо мной, наместником пророка на земле и главой всех мусульман мира. Я посылаю с тобой к сеиду строгий указ и надеюсь, что не придется потерять слугу, который в прежнее время принес нам много пользы. Но если Кулшериф не одумается… – Лицо султана сделалось свирепым, и он решительно махнул рукой сверху вниз.
Юноша снова упал к ногам султана. Тот протянул ему перстень, где на драгоценном камне было вырезано несколько букв:
– Вот знак моей милости. Этой печатью ты будешь запечатывать свои тайные послания ко мне… Я отправлю с тобой две сотни отборных янычар-телохранителей: это мой подарок возлюбленному хану Сафа- Гирею, да продлит аллах дни его жизни. Скажи хану, что мое благоволение и моя помощь всегда с ним…
Когда великий муфтий вел Музафара обратно, он, оглядевшись, наклонился к уху юноши и шепнул:
– За то, что я тебе собираюсь сказать, мне грозит лютая казнь, но ты мой любимый ученик…
– Я не выдам тебя, святой отец!
Старик зашептал еще тише:
– За тобой тоже будут следить невидимые глаза, и если ты окажешься чересчур мягок, такие же капли будут подмешаны в твою пищу.
Холодная дрожь пробежала по спине Музафара.
Два пути вели из Стамбула в Казань. Один, сухопутный, проходил по южному и восточному побережью Черного моря, далее степями Предкавказья до Астрахани и вверх по Волге. Другой, более короткий, пролегал через Черное море и владения крымского хана.
Но была осень, море бушевало, и страшно казалось подвергать опасности драгоценную особу наследника первосвященнического престола Казани. Музафара-муллу отправили по сухопутью.
Под надежной охраной янычар в ноябре 1547 года Музафар возвратился на родину. За два перегона до Казани поскакали вперед гонцы, и будущему сеиду была устроена торжественная встреча.
Музафара отец поставил настоятелем самой большой казанской мечети, и молодой мулла рьяно принялся за выполнение обязанностей, налагаемых на него новым саном.
В первые месяцы после возвращения из Турции Музафар держался очень осторожно. Прежде всего он постарался завербовать побольше сторонников; в этом ему помогали не только ласковые слова и обещания, но и турецкое золото, которым щедро снабдил Музафара султан Солиман.
Управитель Кулшерифа – Джафар-мирза следил за всеми действиями своего господина и докладывал о них Музафару. Но оснований исполнить над первосвященником смертный приговор, вынесенный ему султаном, пока не находилось. Получив грозный указ Солимана и чувствуя опасность, Кулшериф проявлял крайнее рвение и в своих проповедях яростно разжигал вражду против московитов.
Наслушавшись проповедей сеида, казанские байгуши седлали коней и ехали грабить Русь, сводя на нет усилия предводителей московской партии установить хорошие отношения с могучим соседом.
Через каждые три-четыре месяца Музафар-мулла тайно посылал гонца в Турцию с донесением к султану и получал от него ответы с выражением благоволения и крупные денежные средства для поддержки гиреевской партии.
Музафару очень хотелось узнать, кто же еще из казанцев состоит на тайной службе у султана; если бы это удалось, наследник сеида чувствовал бы себя в большей безопасности. Но турецкие агенты умели держаться в тени, и никого из них Музафар не смог раскрыть.
Так протекло около полутора лет; а затем политическое положение в Казани резко изменилось.
Глава XIV
Неожиданное событие
Уход за садом Кулшерифа не слишком утомлял Никиту Булата – у сеида было много садовников. Жить бы спокойно, но Булата грызла тоска по родине, по любимой работе.
Никита ежедневно виделся с Дуней. Годы придали выдумке Настасьи о ее родстве с Булатом полную достоверность. Все считали Никиту родным дедом Дуни.
Кончался четвертый год плена Никиты. Был то 1549 год, 927-й по мусульманскому счету.[114]
В мартовский день, когда солнце сильно припекало и по грязным улицам журчали ручьи, к Кулшерифу примчался из ханского дворца всадник с двумя телохранителями.
Сопровождаемый Джафаром ханский советник вошел к Кулшерифу, прикоснулся рукой к поле его халата: уже и этим сеид оказал ему почет. Касаться колен казанского первосвященника могли только князья, и лишь один хан имел право лобызать его руку.
– Великий имам, я приношу тебе ужасную весть! Опора царства и меч мусульманской веры – наш хан умирает!
– Сафа-Гирей?.. Хан Сафа-Гирей, которого я вчера видел полным сил и жизни?..
Неожиданное известие потрясло Кулшерифа. На лице его проступили багровые пятна.
– Но что случилось, сын мой?
– Пресветлого хана погубило пристрастие к напиткам, запрещенным законом. Сегодняшней ночью он пировал с друзьями. Утром хан осушил еще несколько чаш, а потом ему захотелось умыть руки. У умывальницы он споткнулся и упал так несчастливо, что разбил голову и грудь… Костоправ Измаил-мирза утверждает, что Сафа-Гирею не дожить и до вечера.
– Сын мой, ты действительно принес страшную новость. Кто еще знает о ней?
– Святой имам, я боялся народного потрясения. При хане трое преданных слуг и спешно вызванный мною лекарь Измаил. Я приказал им не выходить из ханского покоя, не выпускать костоправа и говорить, что хан почивает. А сам поскакал к твоему святейшеству.
– Ты хорошо сделал, сын мой! Я соберу курултай,[115] а ты поспешай во дворец, продолжай хранить тайну и жди моих распоряжений… А может быть, Сафа-Гирей оправится, на радость правоверным? – со слабой надеждой спросил Кулшериф.
– Невозможно, святой имам!
Кулшериф-мулла отпустил советника. Джафар уже держал кисточку и лист бумаги – писать имена тех, кого сеид вызовет на совет.
У Кулшерифа-муллы собрались знатнейшие сановники, в огромном большинстве гиреевцы, враги Москвы.
Пришли завзятые ненавистники русских Ислам и Кебяк и их неразлучный спутник – мурза Аликей. Явились уланы,[116] князья. Пришел Камай-мурза, проведавший, что у Кулшерифа собирается знать. Джафар-мирза поморщился, узнав от слуг о его прибытии: Камай был из ахматовской партии. Но обычай не позволял выгнать незваного гостя. Собралось много и других эмиров[117] и беков.
В уголке притаился звездочет[118] Кудай-Берды. Он внимательно прислушивался к разговорам сходившихся вельмож, так как делал предсказания, применяясь к обстоятельствам.
Чтобы скрыть от любопытных причину неожиданного собрания, Джафар-мирза приказал дворецкому приготовить угощение. Гости рассаживались на коврах и подушках вокруг низких круглых столов, крестообразно поджимая ноги. Они засучивали рукава, чтобы удобнее брать кушанья.
Середину каждого стола занимало огромное блюдо с нежной жеребятиной. Каждый брал мясо руками. Сын сеида Музафар угощал избранных гостей, кладя им в рот лучшие куски своей рукой. Получивший угощение униженно благодарил, кланяясь сидевшему за отдельным столом Кулшерифу: его не должно было осквернять ничье прикосновение.
Как требовал обычай, хозяин пира Музафар-мулла извинялся перед гостями за скудость угощения:
