Зодчие

Находчивые отвечали:

– Кирпич потребен всякий: и крупный и мелкий!

– Понимаешь дело! А вот размер пространства, над коим надо вывести своды: сколько опорных столпов поставишь?

Если экзаменующемуся удавалось благополучно пройти техническую часть, Барма начинал пытать его на ином.

– Коли надеешься на богатые корма, – говорил он, хмуря брови, – то ошибешься. У государя нужд и забот много, и надобно храм построить подешевле. Жалованье дадим, чтоб прожить, а богачество скопить не думай!

После такого заявления Бармы некоторые обещали зайти в другой раз, но не приходили.

Барма вспоминал о таких с презрением, но и с сожалением, если претендент обнаруживал хорошую техническую подготовку.

После тщательного отбора Барма принял несколько человек.

Пришелся ему по душе веселый, с постоянной улыбкой на румяном лице, светлоглазый, с русыми, мягкими, как шелк, волосами владимирец Сергей Варака. Варака учился у хороших мастеров – Владимир был колыбелью древнего русского искусства.

Сергей без споров согласился с вознаграждением, какое положил Ордынцев.

Совсем другим человеком выглядел помор Ефим Бобыль. Ходил он тяжело, половицы трещали под ним, голос был грубый и громкий. За маленькую кисточку толстые, плохо гнущиеся пальцы Ефима взялись с робостью, сидел он за пробным рисунком несколько часов, не подпуская Барму; старик решил, что у парня ничего не вышло и он скрывает работу от стыда.

Но когда Бобыль решился предъявить рисунок на суд Бармы и Постника, те пришли в восхищение. Ефим изобразил деревянный храм, покрытый тремя шатрами разной величины, заброшенный среди снежных сугробов севера. Простота и огромная сила чувствовались в очертаниях храма – такой он был родной, русский, до последнего бревнышка, изумительно тонко переданного кистью художника.

– Вот так Бобыль! – с веселым удивлением воскликнул Постник. – Чего ж ты мялся?

– Необык я скоро работать, – стыдливо пробасил Ефим. – Да и думал: может, не поглянется…

Барма с опасением приступил ко второму испытанию: заговорил о жалованье. Выслушав старого зодчего, великан вздохнул:

– Чего греха таить, беден я: батька помер, семья большая – братишки, сестренки малые. Но все одно останусь у вас: больно работа по душе. А с семьей… Что ж, сам не доем, а им скоплю.

Он бесхитростно улыбнулся и сразу завоевал дружбу Постника и Бармы.

Никита Щелкун был в годах, жизнь потерла его достаточно. Побывал он в Польше, Литве, Галиции, видел много храмов и палат самых разнообразных стилей; сам много строил. После скитаний Щелкуну захотелось пожить несколько лет на одном месте, а стройка Покровского собора обещала такую возможность.

Пришел присланный дьяком Висковатым саксонский архитектор Ганс Фридман. Был немец мал ростом, чуть прихрамывал на правую ногу, глаза его прятались, избегали собеседника. Волосы были серые, как у волка.

Фридман пришел с переводчиком – он все еще скрывал знание русского языка.

Увидев на столах рисунки Постника и Голована, немецкий архитектор попросил разрешения посмотреть их. За листы схватился с жадностью, долго перебирал с завистливым изумлением, но похвалил скупо; попутно солгал, что в Германии искусство составления проектов стоит на большей высоте.

Вознаграждение за работу Фридман запросил большое.

– Велик кус ухватывает, не ровен час – подавится! – сердито сказал Барма, которому саксонский архитектор не понравился с первого взгляда.

Постник вступился за Фридмана:

– С виду немец неказист: и ростом не вышел, и рожа поганенькая на сторону воротится. Но, может, хорошо станет работать? Возьмем немца, наставник: по царскому указу прислан.

– Ин ладно! – недовольно согласился Барма.

– Русскому языку надо учиться! – сказал саксонцу Постник.

Тот засмеялся, показав мелкие неровные зубы:

– Пробовал: не дается он мне, труден ваш язык…

Глава XII Из дневника Ганса Фридмана

«…Обещание царя Иоанна осуществилось: я принят в штат строителей Покровского собора.

Познакомился я с главными архитекторами будущего строительства, носящими трудно запоминаемые имена: Барма, Голован, Постник.

Особенно замечательна наружность Голована: глаза его широко раздвинуты и смотрят смелым, в душу проникающим взглядом. Голован – недюжинная личность.

Постник кажется попроще, но я его возненавидел после первого знакомства. Возненавидел за то, что он, не подозревая о моем понимании русского языка, осмелился бросать обидно-снисходительные замечания о моей наружности.

Но не в этом одном причина неприязни. В рабочей комнате архитекторов я увидел чудесные рисунки и эскизы, сделанные Постником. При всех моих способностях мне трудно тягаться с этим несомненно талантливым человеком. И в этом большая опасность для моей карьеры.

Но я упорен и настойчив! Я буду биться за первое место, и горе тому, кто станет на моем пути!

Старше всех Барма, помощник Постника, хотя тот из вежливости называет Барму учителем. Это старик скромный, невидный. Он поглаживал седую бороду, говорил мало и непонятно. Кажется, он из породы баранов, готовых служить кому угодно; ознакомившись поближе, я использую его простоту и наивность для своих целей.

Сейчас моя задача: подорвать доверие к руководителям строительства. Как это сделать, мне пока неясно. Но если я этого добьюсь, царю Иоанну некого будет поставить во главе дела, кроме меня. И тогда – почет, деньги…

Все блага жизни раскроются перед саксонским архитектором Гансом Фридманом!

Август 1554 года».

Глава XIII Утверждение чертежей

Попы с соблюдением надлежащих церемоний вынесли священные предметы из церквей, обреченных на снос, и ломцы принялись за свою веселую работу.

С грохотом летели балки и бревна, сталкиваясь и поднимая тучи пыли.

За ломцами пришли землекопы – выравнивать и сглаживать участок. А по краям с телег уже сбрасывали груды камня. Бойкие целовальники с замусленными тетрадями в руках вели счет телегам; вместо квитанций делали подводчикам зарубки на бирках.[197]

На берегу Москвы-реки было шумно, людно: там разгружались барки, подвозившие лес, камень, кирпич, песок, известь…

По царскому указу из тюрем выпустили колодников, за коими не числилось тяжкой вины; с них взяли крестное целование, что они не своруют и не убегут, и поставили на разгрузку, требовавшую много рук. Довольные неожиданной свободой, бывшие колодники работали рьяно. Впрочем, за вялость и медлительность десятники хлестали кнутом, так что волей-неволей приходилось поворачиваться.

Веселое удивление провожало коренастого рыжего грузчика Петрована Кубаря, таскавшего на спине камни, которые под силу были троим. Парень сидел в темнице за то, что, вернувшись из казанского похода, не смог вынести холопью долю и сбежал от боярина на вольный юг, а будучи настигнут, искалечил двух поимщиков…

По приказу царя Ивана Васильевича по русской земле должны были ходить глашатаи и сзывать на строительство Покровского собора мастеров и искусных работников.