ПОНИМАНИЕ
Я была молодая мама и единственная понимала абсолютно все, что мне говорила моя трехлетняя дочка.
– Наташа, что она говорит? – переспрашивала меня в свою очередь мама, которая, в общем, хорошо понимала Анечку.
– Асика ать...
– Масик хочет идти гулять, – объясняла я.
– ...етели...
– На качели, – снова поясняла я.
– Ах, мое солнышко, – понимала уже мама. – Пойдем, пойдем на качели. Сейчас бабушка повяжет масику шарфик, чтобы не надуло, наденет варежки на веревочках и... на «етели».
Но в тот раз случилось все как раз наоборот: мама сразу поняла, а я как раз ничего понять из того, что говорила Анечка, не могла. А говорила она немного, только одно слово: «ши». Ее как раз завели в дом с холода. Привела ее из садика мама. Только я оттянула шарфик с ее ротика, тут она и произнесла свое первое – «ши». Щи, что ли, она хочет, удивилась я про себя столь сложному кулинарному понятию. Но не стала уточнять, а стала ее быстро распаковывать, снимать шапочку, расстегивать комбинезончик. Вынимать ее, потненькую, из одежек. «Ши», – еще раз сказала она, давая мне свою крепкую ножку в ладонь, чтобы я стянула сапожок. Не успели мы Анечку раздеть и отвести сначала в туалет, а потом мыть ручки, как в дверь позвонили.
Опля! – стоит передо мной старинный приятель Володя, или лучше даже Вовка, с бутылкой шампанского и букетом роз. В костюме, рукой галстук поправляет, загадочный, то ли клинья ко мне подбивать... пока непонятно.
Веду я его на кухню, которая у нас вместо приемной, и туда же мама заводит Анечку с вымытыми ручками из ванной. Малышка увидела его и говорит, точно к нему обращаясь, громко и радостно:
– Ши!
Мама закатилась смехом.
«О, так она понимает», – обрадовалась я.
– Мама, что она говорит?
– Ой, да ладно, – отмахивается мама, – не важно. – И начинает Анечку причесывать, перевязывать у нее на головке огромный голубой воздушный бант.
– Ши, ши... – настойчиво возвещает Анечка, подпрыгивая у бабушки на коленях, обращая эту тираду в основном к гостю, к Вовке.
– Тамара Петровна, что она такое нам говорит? – интересуется он. – Ну, скажите.
– Ой, – опять машет на него рукой мама и смеется, – я не могу.
– Мам, ну, действительно, скажи нам, что это такое за «ши» – карандаши, мыши?
– Идите лучше в комнату, поговорите, а мы тут с Анечкой побудем.
И только мы зашли в комнату и Вовка внутренне к чему-то приготовился и взял меня нежно за руку, продолжая глядеть в глаза (а я хоть и была матерью, но женщиной свободной и молодой), и только он открыл рот, чтобы сказать что-то свое, как, оторвавшись от бабушки, с устроенным по-новому, еще более пышным, бантом, вбежала Анечка – и сразу к нему, как к распорядителю всех парадов: мол, такое-то отделение к построению готово, товарищ маршал. «Ши», и баста!
– Господи, да что же это такое? – не выдерживаю я и, оставляя своего кавалера с Анечкой наедине, спешу на кухню к маме, чтобы расставить наконец все точки над «i».
Я не вернулась к Вовке. Я сидела на кухне и тряслась от смеха. «Ши, ши...» – доносилось из комнаты. Через пять минут Вовка сам появился на кухне, держа Анечку на руках:
– Ну, скажите же мне, в конце концов, что же это такое?
– Ой, уйди ты, ради бога, – в свою очередь замахала я на него руками. – Уйди с глаз, а то я умру от смеха... мне в ванную надо, у меня тушь течет. Мама, закрой за ним дверь.
Вовка больше так и не вернулся и не перезвонил. Наверное, подумал, что женщин понять нелегко и вообще с ними трудно.
А Анечка хотела нас всех обрадовать. Оказывается, в детском садике, в их группе, нашли вшей, о чем им сказала воспитательница. И Анечка, придя домой, хотела донести нам всем, что как же хорошо и замечательно, что обнаружены вши у некоторых детей в их детском саду «Солнышко».
ЛИНДА
У Линды была узкая мордочка и белый воротничок, переходящий в галстук. Она была небольшая, вся черная, и в тот день на ней был ошейник без поводка. Вначале я ее не хотела, не захотела. Потому что она – собака, дворняжка, но даже если бы она была и не дворняжка, а собака какой-нибудь редкой породы – борзая там или китайский пекинес, все равно животные в доме – это недопустимо.
Только что я вышла на наш проспект из радиального выхода метро и повернула налево к дому, как откуда-то прямо перед моим носом из темного двора вывернулась небольшая собачка. Она бежала чуть левее от меня, немного впереди. Когда я поравнялась с ней, она повернула ко мне свою узкую мордочку и улыбнулась, да, именно так. «Надо же, какая славная собачка», – подумала я. А вслух ей сказала: «Ну что, бежишь? Ну, беги, беги...» И все. Потом я углубилась в свои мысли и в свой воротник, потому что на улице стоял не то что сильный мороз, а прямо-таки лютый мороз – за минус двадцать. До дома от радиального метро пешком – две остановки, и на светофоре – на переход. Я перешла проспект и почти сразу же наткнулась на свою сестру, которая вышла из нашего подъезда за сигаретами. Я столкнулась с ней у табачного киоска рядом со светофором.
– А что это за собачка? – спросила она меня.
– Собачка? – в свою очередь переспросила я. – Какая собачка?
– Да вот...
И сестра взглядом показала мне под ноги. Я высвободила лицо из высокого воротника шубы и глянула вниз. Рядом с подолом моей серой шубки из лисьих хвостиков стояла та самая черная собачка, которую я встретила у метро, глядела на меня снизу и улыбалась.
– Надо же, действительно собачка, – ответствовала я, сама удивляясь – что ж это получается, она, выходит, за мной от метро две остановки бежала и даже проспект перебежала?
– Так откуда она взялась? – допытывается Елена.
– Да не знаю я. Я из метро вышла, а она уже впереди меня бежит.
– Видишь, на ней ошейник, – продолжила сестра. – У нее хозяин есть. Она точно потерялась.
– Ой, ну ладно, – тороплю я сестру в свою очередь. – Ты что, теперь будешь ее хозяина искать? Ты сигареты купила? Гляди, какой мороз. Давай домой, нечего нам тут мерзнуть.
Все это я, конечно, быстро говорю, потому что одновременно вижу взгляд Ленкин, а взгляд у нее уже просящий и умоляющий. Вижу я, что хочет она эту собачку взять. Но, с другой стороны, сестра на меня глядит как на старшую, и знает, что я, точно как и мама, совершенно окончательно и бесповоротно против животных в доме. Мы уже тогда с сестрой вдвоем жили в нашей квартире.
– Лен, – начинаю я сверхстрогим голосом. – Ты представляешь, что такое животные в квартире? Кошки воняют, царапают когтями обои. Собаки лают, пачкают после улиц лапами в коридоре дорожки, шерсть кругом. Их надо выводить каждый день, кормить, смотреть. Нет, нет и нет. Жа мэ!..
В ответ на мою тираду Елена секунду молчит, гладя собачку, а потом воздействует на мой всеобщий гуманизм следующим предложением:
– Знаешь, сейчас уже десять часов вечера. Давай ее возьмем только на одну ночь, дадим ей что- нибудь поесть. А завтра уже отпустим. Холод-то какой. Жалко.
Мне тоже жалко такую славную собачку. И холод декабрьский я чувствую. И понимаю, как это – в
