мазанки), то в комнатку хлынул свет. Свет вещественный и тот самый, фаворский, из сердец их, ратующих о помощи. И вышло так, что лучи их малых зерцал отразились от главного зерцала Бога – и реакция произошла. И расслабленный пошел.
«Из алтаря выхожу с трудом на малый вынос...» – отец Димитрий хочет сказать, как трудно ему выйти в мир, а не пребывать все время с Богом. Как он свидетельствует: «Священник Иоанн Шанхайский после литургии еще час-полтора оставался в алтаре... медлил». И отец Димитрий хочет медлить, но надо выходить.
Матушка стоит в сторонке, беременная, как рождественская елочка. Скоро еще один веселый шарик закрутится на ее веточках.
«Чтения в трапезной по четвергам – ни с чем не сравнимые» – это он так обычно говорит в конце проповеди. «Не забудьте про четверг, на этой неделе состоятся наши душеспасительные, ни с чем не сравнимые чтения». В шутку, конечно.
И мне – в мир.
В Англии – во времена Шекспира, в эпоху Возрождения – люди обладали удивительно развитым чувством колорита. Одна торговая фирма разослала список товаров, где были перечислены семьдесят четыре цвета. Один только серый цвет, который на языке символов означал: уныние, ошибка, обман, бедность, нагота, – имел названия: «цвет пепла», «цвет трубочиста», «крысиный», «жемчужный», «серый нищенский», «серый джентльменский».
И не «джентльменский» вовсе, а самый нищенский заполз и держит в плену. Если просто уныние, справляешься, а когда с тревогой... С тревогой – плохо.
Нет! Нельзя долго думать о плохом, нехорошо. Надо себе помогать и миру. Со слов нашего иерея: «Мир сам себя не может преобразить. Человек – единственный, кто может и призван к этому». Можно даже и до фаворского света самому дойти, если очень постараться. Вот я и подумаю, будто мне хорошо, несмотря на то что и день световой короткий, и ждут меня вялые ритмы жизни, как их обозвал Антониони, и наши продули в футболе. Последнее, впрочем, ожидаемо. А я возьму и сделаю усилие, подумаю: «Мне – хорошо, и миру хорошо».
Даже вторая из главных заповедей – «возлюби ближнего» – начинается с глагола «возлюби», то есть давай работай любовью. А не так, что ты в зипун завернулся, отвернулся на своей телеге, только меня не трогайте, мне не звоните, и правит кто-то за тебя туда, где все одно знаешь, что пропадешь. «Как прямо ехати – живу не бывати, нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролетному...»
Отличная история, когда Христос, опустив голову вниз, чертит палочкой по песку, а к Нему подводят блудницу. «Пусть первый бросит в нее камень, кто сам без греха». Чудесная – о Петре, который пошел по воде за Христом, но засомневался и стал тонуть, и слова протягивающего ему руку: «Горе сомневающемуся, ибо он подобен пене морской». Но более других мне нравится притча, когда самаритянка буквально вырвала для себя излечение, самовольно прикоснувшись к Его хитону. И Он ведь сказал ей, что находится здесь для иудеев, то есть для Своего народа. «Но и собаки кормятся крохами со стола хозяев». – «Вера твоя....» Замечательно, как этой дерзостью она удивила Господа, и Ему ничего не оставалось, как подтвердить ее выбор.
Купила я себе ранней весной имбирный корень и начала употреблять его в пищу. Весной организм слабеет. А имбирь убивает микробы, чистит кровь – все про его лечебные свойства знают, и подруги подтвердили. Имбирный корень, который я принесла с рынка, был очень похож на картофельный клубень, такой же серый и невзрачный. Идут весенние дни. Режу я ему бока и тоненькими ломтиками употребляю в пищу. И вдруг в один прекрасный день, как говорится в сказках, только я отрезала от него кусочек и положила в рот, как заметила неожиданно для себя, что от моих действий он не уменьшается, а, напротив, как бы увеличивается. На его противоположном боку появился какой-то холмик, бугорок, почечка некая образовалась, и из нее зелененький язычок торчит. Изумилась я. То есть мой корень имбирный, для здоровья полезный, который я с одного бока ем, с другого растет и дает побег.
Взяла я тогда розеточку из тех, что под варенье, налила в нее немного воды, определила туда клубень, поставила на подоконник и жду, что будет. И корень имбирный пока не ем, хотя по асфальту свинцовые дожди шлепают и вокруг много простуженных. Через два-три дня достаю розеточку и внимательно клубень разглядываю, и точно: язычок зеленый подрос и даже как будто поправился. Так я этому событию вдруг обрадовалась «Ах, ты, – думаю, – мой лапатотенька!..» И мне уже захотелось ему и пальто прикупить. Подхватила я его под мышки и отнесла в свой палисадник на балкон и определила к цветам. И напутствие еще дала. «Живи, – говорю, – процветай!» Вот так, был кашей, а стал товарищем. Ну разве не его вера спасла его. Его едят, а он с другого бока имеет дерзость зеленеть. И ведь остановил он мой ножичек. А про то, что я могу заболеть, я и думать забыла. Удивило меня чудо жизни, и сил во мне от этого намного больше прибавилось.
– В этот четверг, не забудьте, чтения наши душеспасительные, последние в этом году. В субботу – наш храмовый праздник: епископа Антипы Пергамского. Следующая неделя – неделя о расслабленном, – с улыбкой, привздохнув, – приходской праздник.
Отец Димитрий совсем не смущается своей бороды, а преспокойно касается ее своими белыми тонкими пальцами. Еще сидит боком и левой рукой подтягивает черную полосу рясы на правое колено. Привычка – или, может, он мерзнет? В притворе храма, где сегодня проходят чтения и где греются две стройные ели, действительно холодно. Слева какой-то то ли сектант, то ли не пойму кто достает его своими вопросами, по большей части все про нечистую силу.
– У самого маленького бесенка на конце самого маленького коготка сил предостаточно, чтобы перевернуть все на земле. Не играйте с этим.
– А хорошо включать мечтательность, интуицию?
– Ни в коем случае, выключать, а не включать.
Вопрос о сердце.
– Молитесь три раза, куда сердце склоняется. Я настолько рассеян, что мое сердце склоняется в сторону супермаркета или ресторана. – Шутит, конечно. – Себе доверять, своей интуиции – это чушь. Сердце надо заработать. Сердце – это духовное.
Голос из-за рядов:
– Эх, мне бы ваше сердце!
– Еще не факт. Ой, куда я попало! Сердце моего духовного отца в соседстве с моей печенью не выдержит. Мое уже стонет!
– Батюшка, какие вы видите во мне грехи?
– Ничего не вижу.
Вопрос про Денницу. Вроде того, можно ли ему помочь?
– Он, Денница, сам себя определил в ад. Мы еще пока с вами живем в мире возможностей. А тот мир – место, где нет возможностей. Почему Церковь не молится за самоубийц? Потому что с их стороны – это восстание против Бога. Бог положил родиться, жить. Вообще, мы не задумываемся над тем, что мы родились. И что это – чудо. Что живем – чудо, что умираем – чудо. Если человек определил сам себя в место, где нет возможностей, в отличие от этого мира, то есть еще те, кто за него молится и может отмолить.
– Любите Господа уже за одно то, что дьявол – зол.
А зевает как широко. Что ж ты, дурачок, разве тебе бабушка не говорила, что надо мелко рот перекрестить, чтобы, когда зеваешь, нечистое-то и не влетело.
– Батюшка, какие вы видите во мне грехи?
– Ничего не вижу, кроме вашей серой рубашки.
– Я тоже ничего не вижу.
– Вот и хорошо...
Сидит, голову наклонил, мирянку слушает. Думает своим высоким лбом, своим куполом. Прекрасный и неприкасаемый Жюльен Сорель из Колымажного двора.
ГМИИ
