Том 5. Путь к большевизму

Отколовшееся от эсеров «левое крыло» не подает о себе вести.

У него нет своего органа.

Кто им руководит, какова тактика вождей, какова сила?

Мы решительно ничего не знаем.

Я говорю «мы», потому что за этот последний месяц в местной эсеровской организации произошел раскол. Оказалось много интернационалистов. И теперь перед нами задача: основать ли свою отдельную фракцию, или работать совместно и только реорганизовать комитет. Дело в том, что травля партии на партию и фракции на фракцию достигла кульминационного пункта. Рабочий устает, растеривается, не знает, куда преклонить голову, потому что— «все же социалисты». Или, вдаваясь в крайность, начинает презирать все иное, кроме своего. Необходима какая-то организационная перестройка, — это ясно. Не соглашательство, а уяснение бессмысленности дальнейшего раздора перед лицом общего врага, — надвигающейся контр-революции, которая заявила о себе открыто на Московском совещании.

Затем взошла звезда Керенского. Мы плакали от радости, мы слепо верили его беспредельной честности и государственной мудрости, памятуя жгучие речи в последней Думе. И когда шаг за шагом, вглубь и вширь размахивалась революция, когда мы усвоили политическую азбуку, — мы поняли, что Керенского мало…

«Война до конца»… Мы готовы были тогда поддерживать даже этот преступный клич, мы тогда еще не знали, не понимали суровой всемирной подоплеки безжалостной резни, не подозревали в числе иных причин войны наличности вековой классовой розни. Когда мне стали ясны скрытые пружины мировой трагедии, когда я с ужасом оглянулся на только что пройденный путь, полный жестоких преступных ошибок, — я бросился бежать без оглядки и примчался к крайнему левому берегу.

Я все же не знаю — кто я. Только ли социалист-революционер интернационалист, или максималист.

У меня нет никаких руководств, я ничего не знаю об органах эсеров, потому что и «Трудовую республику» закрыли. Мои письма пропадают даром. Сегодня послал письмо М. Горькому, прося навести возможные справки. Я кидаюсь во все стороны, ловлю слухи, вырезаю и записываю что только можно, и все-таки не имею перед собой общего, ясного плана работы.

Я всегда завидую большевикам, которые имеют руководящий орган.

Местный Совет рабочих и солдатских депутатов кооптировал меня в Исполнительный комитет. Интернационалистские взгляды позволяют мне вести пропагандистскую работу в контакте с большевиками. Местный эсеровский комитет с Советом в раздоре.

И вот теперь, организуя максималистскую фракцию, — партию, мы стоим на распутьи.

Теперь, когда назрела настоятельная необходимость в единении, когда дальнейшая вражда может привести к погибели и тех и других, — есть ли смысл нам откалываться целиком в свою отдельную, независимую партию?

Но, с другой стороны, как же можем мы, состоя в партии, не подчиниться ее решениям, как можем агитировать не в духе ее оборонческих и примиренческих постановлений?

Расколовшись, мы должны разойтись и, может быть, врагами. Оставшись вместе, мы должны мириться с ежедневными компромиссами, должны покорно выполнять волю большинства и в открытых собраниях высказывать свои заветные мысли только как «личный взгляд».

По существу наша тактика должна быть такой: не внося резкого разделения по линии максимализма и минимализма, мы обязаны строго ограничить свои интернационалистические убеждения от всяких поползновений со стороны. Здесь мы будем непримиримы. Мы понимаем, что, создавая «партию в партии», — тем самым как бы дезорганизуем общепартийное дело, но, выражаясь словами «декларации левых», «мы признаем себя не в праве дольше подчиняться указаниям руководящего большинства, по глубокому убеждению нашему, ведущего партию к падению»…

Поэтому мы, во имя идеи единства, не затворяемся наглухо от инакомыслящих товарищей; мы будем внимательны к их доводам, мы будем пытаться находить единую равнодействующую, но мы в то же время и не можем забыть, что водительство партийной жизни находится в руках «группы, которая во время войны стояла вне Интернационала».

Поэтому никакие постановления партийных съездов не могут служить нам инструкцией, поскольку дело идет о принципиальной их неприемлемости. Мы предложим двуединую организацию, где единодушные постановления, равно как и постановления компромиссные, будут регулироваться единой тактикой. В случае же коренного расхождения, будем выступать самостоятельно как социал-революционеры интернационалисты, имея руководством лишь общую линию поведения своей группы в целом. Мы организуемся на тех началах, на которых меньшевики интернационалисты на частных совещаниях в Москве 6 и 8 августа решили организовать свою особую группу:

1. Внутри меньшевистской партии организовать группу меньшевиков-интернационалистов.

2. Группа меньшевиков-интернационалистов имеет целью проводить как внутри меньшевистской организации, так и в рабочей среде идеи и лозунги интернационализма.

3. При работе в административных и беспартийных учреждениях (Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, Думы и т. д.) группа стремится самостоятельно проводить свою платформу.[1]

Именно так поступаем и мы.

«Не порывая организационной связи с партией, определенно и твердо отграничиваемся от политики, усвоенной руководящим большинством, сохраняя за собою в дальнейшем полную свободу выступлений в духе указанных в декларации положений».[2]

Мы предложим местной организации партии вступить на этот, единственно приемлемый для нас, путь совместной работы. Пусть организация берет на себя смелость ответить перед Центральным комитетом партии, который заявил, что:

«Все организации, подписавшиеся под воззванием „организационного бюро левого крыла партии социал-революционеров“ в № 85 Петербургской „Земли и Воли“, этим самым поставили себя вне партии…»

А потому рекомендует:

«Всем верным сынам партии немедленно выступить из них».[3]

Короче говоря, Центральный комитет отлучил нас от партии, а тем самым, разумеется, освободил и от подчинения общепартийным постановлениям и резолюциям.

Он не указал только форм возможного соприкосновения с нами ортодоксальных эсеров.

Исключение нас Центральным комитетом из партии, конечно, не заставляет нас перестать быть эсерами. Мы только перестаем быть ортодоксами, потому что знамения времени толкают на иной путь.

Мы считаем Центральный комитет группой теоретиков, далеко стоящих от масс и пропускающих мимо всю огромную совокупность жизненных фактов.

Исходя из того основного положения, что, в соответствии с изменением условий жизни широких масс, должна меняться программа и тактика любой партии, — мы констатируем факт пагубного омертвения группы Центрального комитета, застывшего в низменных формах, и целиком принимаем утверждение «декларации левых социал-революционеров», что:

«Усвоенная руководящими кругами партии политика отталкивает от партии наиболее сознательную часть трудовых масс, до-нельзя затрудняет партийную работу в войсках, на заводах и в революционной деревне и грозит привести к перемещению центра опоры партии на слои населения, по классовому характеру своему или уровню сознательности не могущие быть действительной поддержкой политике истинного революционного социализма».

Время гонит вперед и вынуждает возможно чаще пересматривать даже самые поздние резолюции.

Все учащающиеся случаи объединения эсеров с интернационалистами на деле, а не на словах, только утверждают нас во мнении, что ответственные партийные руководители взяли неправильный курс как во внешней, так и во внутренней политике, расшатывая тем самым устои партии и сводя на нет ее