беззаконно, нелегально. Легальная власть, систематически функционирующая нелегально, по криминальному образцу, есть власть асоциальная. Но в данном контексте важно другое: не то что капитал, просто экономическую собственность человек не может реализовать экономически — как собственность и как социальное отношение. Только на внеэкономической основе и как отношение в значительной степени асоциальное. В такой ситуации собственник превращается скорее в частичного, призрачного, в большей степени даже — совладельца. Другими совладельцами выступают структуры приватизированной власти, легальные и нелегальные: муниципальные чиновники, местная милиция, криминальные группы. Только все они вместе, коллективно, включая «юридического собственника», оказываются реальным собственником и хозяином, «капиталистом». Перед нами внешне — суммарно — коллективная по сути собственность; нелегальная, асоциальная по способу реализации. Эта «групповуха» фактически устраняет юридическую (а иной не бывает) собственность как таковую, превращая ее в общее имущество, с которого все имеют доход, а «юридическому собственнику» остается чуть менее или чуть более 50 %. Половинная экономическая собственность, к тому же не работающая ни экономически, ни легально, — явление, не имеющее непосредственного, содержательного отношения ни к экономике, ни к собственности. Есть имущество и есть люди, вступающие между собой в комплекс различных отношений, в котором экономические отношения суть третьестепенный (после асоциальных и социальных внеэкономических) элемент. И это не есть некое отклонение от нормы. Это — вектор нормального для данного социума в нынешнем его состоянии развития. Другой вопрос, сколь долгосрочна перспектива этого вектора.
Капитализм? Частная собственность? Рынок? Эти «три карты» российских реформаторов, похоже, могут сыграть с ними злую шутку, вроде той, что была сыграна с бедным Германном. И как же не сыграть, когда люди делают ставку на экономику, выдергивая ее из целого, напрочь забывая о социальной сфере, о внешнеэкономических факторах, — и это в стране, где экономика, не говоря уже о частной собственности, традиционно не была на первых ролях. Безумный Германн.
При попытке взглянуть (с натяжкой) на ситуацию с точки зрения собственности получается такая картина: люди превращаются в призрачных собственников, а имущество — в собственность, тоже призрачную. Собственность как бы складывается в таковую из многих точек (пуантилистскому миру — пуантилистскую собственность) и как таковую ее в этом качестве можно увидеть только издалека и лишь при большом желании. И вряд ли стоит удивляться, как это делают многие западные наблюдатели: как же так, в России произошла радикальнейшая приватизация, а рынка и результатов экономической реформы не видно? Да, страшно далеки эти наблюдатели от народа — русского — и от России. Как это Ленин называл симпатизирующих русскому коммунизму на Западе политиков, профсоюзных деятелей и интеллигентов, которые сами коммунистами не являлись? Вспомнил: «полезные идиоты». Справедливости ради надо отметить: свои тоже есть. Но это — к слову.
Не становясь капиталом, высвободившееся в ходе разложения коммунизма имущество начинает выполнять принципиально иную функцию, чем капитал или собственность на экономические факторы производства. Будучи объектом борьбы легальных и полулегальных, теневых и «светлых» структур, которые, как бабочки в известной рекламе, «из тени в свет перелетают» и наоборот, оно становится фокусом и предметом их взаимодействия, фактором их интеграции, объединения — объединения продуктов распада коммунистического порядка, но иным, чем при коммунизме (да и при капитализме тоже) способом, асоциальным, и не в «правовом государстве», а в «зоне неправа».
Имущество, «абстрактная» или «призрачная» собственность соединяют, объединяют легальные и нелегальные формы, становясь фокусом их единства, обеспечивая их целостность. Вещественная субстанция становится объектом, по поводу которого кусочки разбитого строя складываются в некий новый социальный орнамент. В нем каждый из «призраков» самим фактом своего существования и образом действия блокирует возможности других «призраков» стать собственниками, т. е. способствует их воспроизводству как призраков. Ранее единое гомогенное присвоение здесь как бы раздобрилось на кусочки и застыло в раздробленном состоянии. Единая операция разделена между несколькими агентами. Мануфактура! Мануфактурный асоциализм. Я не ерничаю. Тот строй, та новая структура Русской Системы (или система — наследник последней), которая возникает, должна будет пройти несколько стадий. Более того, даже генезис ее состоит из нескольких фаз, и пройдет еще немало времени, прежде чем будет изобретен новый способ присвоения имущества, контроля над ним со стороны Власти. Едва ли это возможно без ренационализации власти-насилия, хотя у истории часто заготовлены сюрпризы.
В истории не бывает повторений: террор 20–30-х годов был властным, нынешний — в большей степени криминально-экономический, хотя, посмотрим, какой будет новая Дума[15] — при определенном раскладе у террора может возникнуть и «политический» аспект. Чтобы быть средством снятия общественных противоречий, служить интересам ныне господствующих групп и, следовательно, выполнять функцию социального интегратора, имущество должно как можно дольше оставаться не-собственностью, негативной, «неопределенной» собственностью, собственностью «с неопределенным артиклем». Или, скажем так: собственностью вообще, абстрактной собственностью, собственностью в потенции. Завершение интеграции скорее всего «съест» имущество и создаст новую форму не столько собственности, сколько власти, социальный мир «темного солнца» и «багровых туч». Не окажется ли тогда: то, что называли капиталом, было лишь продуктом разложения «некапитализма» старого и средством перехода к «некапитализму» новому, например, от одной формы организации Русской Системы — к другой. Не то чтобы антикапиталистической, но — внекапиталистической. А историки- альтернативисты будущего станут говорить о еще одной упущенной возможности перехода к капитализму. Которой как практической (теоретически возможно все) на самом деле для Русской Системы не существовало ни в конце XV, ни в конце XIX, ни в конце XX в.
Похоже, что Россия в очередной раз делает неожиданный вираж, вступает на непроторенную тропу очередного социального эксперимента. Похоже, ее новая организация будет располагаться не в ряду «феодализм, капитализм…», а «самодержавие, коммунизм…». Короче, ныне уравнение Русской Истории — X, Y,? И то, что возникнет на месте вопросительного знака — Z или Й, чем обернется Русская История — математической формулой или любимым русским заборным словом, во многом зависит от того, правильно ли мы понимаем X и особенно Y, т. е. коммунизм.
Грубо говоря, конец коммунизма, его разложение на «негативную экономическую собственность» со слабыми качественными характеристиками, с одной стороны, и децентрализованное, разжиженное и разбавленное — чтобы на всех хватило — насилие (т. е. на «негативную власть») — с другой, и есть распад «капитализма Русской Системы». Коммунизм и был единственно возможным «капитализмом» этой системы — капитализмом без капитала. Он был массовым обществом этой системы. А теперь он умер, раньше своего западного собрата, который, будучи потолще, сможет еще лет 50–60 проедать вещественную субстанцию и наслаждаться своей поздней осенью. Что поделаешь, в России средняя продолжительность жизни, как индивидуальная, так и социальная, меньше, чем на Западе.
Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Россия уже вошла однажды в капиталистическую реку, приняв коммунистическую организацию. Выйти из коммунизма посредством капитализма и на пути к нему в конце XX в. еще труднее, чем выйти таким образом из самодержавия в конце XIX в. Это то же, что гоняться за собственным хвостом. В «теоретической» основе такой погони лежит интерпретация коммунистической фазы Русской Истории как чего-то случайного, отклоняющегося, чего-то, что можно забыть, от чего можно абстрагироваться. Нет, в развитии таких крупных стран, как Россия, 70-летних отклонений и случайных вывертов не бывает. Коммунизм логически вырос из самодержавия как структура преодоления его противоречий; подобно этому и новая структура Русской Истории должна будет снять противоречия коммунизма. Капиталистический выбор как возможный путь в будущее мог теоретически стоять перед Россией на рубеже ХIХ—ХХ вв. Столетие спустя это едва ли реально.
Капитал не смог предложить положительного решения проблем России в начале XX в., оставив за социальным бортом огромную массу населения. Она-то и выступила под антикапиталистическими лозунгами. Ныне, в эпоху НТР, в эпоху наукоемкого производства положительные возможности капитализма по отношению к России еще меньше — еще большая масса останется за бортом. Для огромной части населения падение коммунизма может стать потерей старого мира без обретения нового. Столкнувшись с такой угрозой в конце XIX — начале XX в., Русская Система трансформировалась из самодержавия в коммунизм как в некий «капитализм без капитала». Теперь возникает иная ситуация, диаметрально противоположная: капитал без капитализма. Ведь подключенная к мировому рынку «абстрактная
