ответил, что вовсе не к этому стремился. Ответил искренне. И действительно, Горбачёв не к этому стремился. А вышло — то, к чему не стремился. Если бы было иначе, то ни Горбачёву, ни тем, кто был с ним, ни тем, кто пришел после, — правящим группам позднекоммунистического СССР и посткоммунистической России — никогда не удалось бы так относительно легко заставить людей принять активное участие в специфической антикапиталистической революции. Кто не знает, куда идет, пойдет дальше всех. Более того, сможет повести за собой: неопределенность и расплывчатость целей есть лучшая карта поисков социальных сокровищ. Или — так: лучшая дудочка для гаммельнского крысолова (социального, властного, разумеется).
Я говорю «специфической антикапиталистической», потому что происходила она под квазибуржуазными, затем — буржуазными лозунгами, а еще позже — под знаменем капитала, рынка и частной собственности; потому что в ходе этой революции трудящиеся собственными руками разрушали те формы, которые в известной степени обеспечивали им «зонтик» социальных гарантий. И проводилось разрушение во имя борьбы с «тоталитаризмом», т. е. коммунизмом, «сталинизмом-брежневизмом», со «сталинско-брежневским агрессивно-послушным большинством».
Действительно ли реформаторы сознательно стремились ликвидировать систему социальных гарантий, подорвать материальное благосостояние людей, чтобы поставить их под социальный контроль? Нет, ни в коем случае, они думали о другом. Вообще — о другом. И в то же время выполняли часть операции, предписанную логикой развития системы — Русской Системы. Но реформаторы, как, впрочем, и коммунистическая власть, и антикоммунист, и диссиденты, ни эту логику, ни Русскую Систему не видели. Они видели только коммунизм и ничего за ним. О том, что за ним может что-то стоять, им не сообщили. А сами они не подумали. Реализм восприятия реальности всегда имеет социальные ограничения. Ну разве могли какой-нибудь Булганин, Кириленко или Трапезников, а с другой стороны, даже такие люди, как Сахаров или Солженицын, подумать, что за коммунизмом скрывается что-то еще — что-то более крупное. Не могли. Только коммунизм и только капитализм. Иного не дано. Оказывается — дано. На самом деле за капитализмом, например, вырисовывается нечто иное, и А.3иновьев говорит уже (не очень удачно, правда, но в «верном направлении») о «западнизме»; и за коммунизмом вырисовывается нечто иное, более крупное.
Но едва ли можно винить коммунистов и антикоммунистов XX в. за то, что они не углядели hidden transcript, некий шифр, скрывающийся за коммунизмом, — Русскую Систему. (Менее простителен просмотр генетической и функциональной связи между Капиталистической Системой и Коммунизмом, но сейчас — не об этом.) Для того чтобы увидеть, для осознания необходим был Момент Истины. Нужно было, чтобы рухнул коммунизм, чтобы пришел день, когда одна эпоха умерла, а другая не наступила и, следовательно, когда можно заглянуть в Колодец Истории. Искривленное Время выпрямилось и сжалось, Зеркало Истории треснуло, и можно уже увидеть не собственное отражение, а то, что было скрыто за зеркалом. Умерла старая структура и еще не оформилась новая, а потому системность, сама система предстала в своей наготе. Как и субъект этой системы.
Пройдет немного времени, и пленка затянется, колодец станет непроницаемым, зеркало восстановится. Но пока — пока длится краткий миг-вечность, когда можно подсмотреть за переодевающейся, сбрасывающей, иногда с кожей, одежду Историей, Системой. Замечательно сказала об этом Н.Мандельштам: «В период брожения и распада смысл недавнего прошлого неожиданно проясняется, потому что еще нет равнодушия будущего, но уже рухнула аргументация вчерашнего дня и ложь резко отличается от правды. Надо подводить итоги, когда эпоха, созревавшая в недрах прошлого и не имеющая будущего, полностью исчерпана, а новая еще не началась. Этот момент почти всегда упускается, и люди идут в будущее, не осознав прошлого».[17] Остановиться на миг, на весах Истории почти что равный вечности, остановиться, чтобы заглянуть в Колодец Времени, — вот в чем задача. Императив. Для тех, разумеется, кто хочет не просто знать, но понять.
Пока существовал коммунизм, неосознание, о котором идет речь, было простительно, но в момент тектонического разлома истории оно, как и действия по принципу слепого агента, едва ли простительно. Впрочем, Бог простит. Не Русский Бог, разумеется. Просто Бог.
Так что же, все действия реформаторов от коммунизма и посткоммунизма — обман и самообман одновременно? Конечно. Причем, и со стороны власти, и со стороны населения. Как такое может быть? За иллюстрациями и объяснениями можно отослать и к рассказу Роберта Шекли «Поколение, достигшее цели», и к Марксу с Энгельсом. Пойдем по непопулярному пути — к Марксу и Энгельсу.
В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс писали, что класс, совершающий революцию и противостоящий другому классу, с самого начала действует как представитель общества в целом, как выразитель всеобщих интересов. Есть несколько причин этой всеобщности. Среди них, прежде всего, — наличие иллюзии общих интересов, которая в самом начале (я бы сказал — краткосрочно и ограниченно) есть не иллюзия, а правда социальной реальности. Вторая причина — самообман идеологов группы, идущей к власти. Без этого самообмана ни сами идеологи, ни восходящая группа не могли бы играть правдиво и убедительно и не смогли бы обеспечить себе широкую поддержку. Еще раз напомню: дальше всех пойдет тот, кто не знает, куда идет. Или, опять же словами Маркса, Крот Истории роет медленно. Человек предполагает, а История располагает. Горбачёв стремился к одному, а вышло другое. Но без того, что делал Горбачёв и к чему он стремился, это другое — наша нынешняя реальность — никогда не возникло бы. Привет от Крота Истории.
Не случайно во всех революциях одни группы революционеров довольно быстро сменяются другими, часто кроваво; разыгрывают историю на своих головах и шеях в буквальном смысле слова. Революция есть разделение труда во времени, Мануфактура Времени, где каждая новая группа операций, как правило, выполняется новым агентом, новой силой, часто — на костях предыдущей. Революция — хитроумно- коварный и постоянно изменчивый процесс, когда надо то прибавлять скорость, то сбрасывать ее, резко поворачивать то в одну, то в другую сторону. Как правило, нет ни одной группы, способной воплотить и реализовать все задачи революционного времени: необходимо разделение труда. И организация.
Революция как серьезный гешефт объективно потребовала профессионалов — профессиональных революционеров и их организацию. Не случайно Современность родилась вместе и одновременно с профессиональным революционером, которого создали якобинцы. Профессиональный революционер — это универсальный бюрократ-антибюрократ, предельно, до негатива воплощающий автономию функции капитала. Слепив профессионального революционера, якобинцы, однако, не смогли создать адекватной ему организации. В этом заключалось одно из главных противоречий якобинства и одна из причин поражения якобинцев. Организацию профессиональных революционеров создали большевики, точнее — необольшевики, и этот сдвиг в эволюции революционаризма стал качественной вехой в истории Современности. Большевистский функционер по негативу и в абстрактном виде предвосхитил многие черты управленцев-менеджеров эпохи функционального капитализма, супербюрократов. Хотя сам большевизм привел к становлению антибюрократического по социальному содержанию и «принципам конструкции», т. е. отрицающего политику и государственность (подр. см. ниже) строю.
Изменения в организации революционеров (а также преступников) на шаг, на полшага опережали изменения в организации социальных и духовных производительных сил общества, поскольку не были связаны материальными формами и институтами в той степени, как она. Аналогичным образом, левая мысль, как правило, развивалась быстрее, интенсивнее и была на порядок более сложной и интеллектуальной (хотя тоже во многих отношениях зашоренной,[18] чем правая или центристская (последняя представляла собой, как правило, интеллектуально наиболее убогий, заземленный вариант, интеллектуальную жвачку). На историю Современности можно и должно взглянуть и под негативно-организационным, революционно-криминальным углом. Настоящую такую историю еще предстоит написать. В известном смысле Современность создали, «испекли» революционеры (а тесто замесили в Старом Порядке), и качественные сдвиги в истории Современности фиксируются как сдвиги в деятельности и организации революционеров (хотя, конечно же, не сводятся к последним). Революционеры — пионеры капитализма? Капитала? В долгосрочной социосистемной перспективе — да.
Революции действительно суть локомотивы Истории — европейской, субъектной и особенно капиталистической, современной ее частей. В революциях, как и в войнах, выковывались и обкатывались, часто в негативном, но потому и в предельно обостренном, чистом виде, многие новые формы, которые
