Волков А А Основы риторики

с ними по смыслу слова обозначают отношения между ритором, аудиторией и не-аудиторией, содержание которых может оказаться спорным. Использование глагола в качестве основы изложения активизирует такие категории, как время, наклонение, вид, залог, что в не меньшей мере, чем дейксис, дает основание для критической оценки речи.

Повествование оказывается наиболее эффективной формой изложения, поскольку дейксис и модальность лежат в основе выделения и объединения аудитории словом и одновременно служат инструментом смысловой организации всего высказывания, границы которого определяются выраженным в слове единством действия.

Если смысловым центром высказывания является предложение, это значит, что определенному кругу лиц ритор предлагает принять решение в определенных границах времени и пространства, которые выражаются дейктическими средствами и категориями глагола. Вот почему, в развернутом высказывании так или иначе будут представлены повествовательные формы речи или заменяющие их фигуры диалогизма.

В совещательной речи повествование нужно для принятия конкретного или общего решения в различных условиях аргументации. Если отправитель и получатель речи согласны в исходных оценках ситуации и предмета повествования и решение принимает в основном получатель, а ритор предоставляет ему нужные для решения данные, то само изложение в повествовательной части должно быть максимально точным и не содержать избыточных слов или оценок со стороны ритора. Такое повествование можно назвать отчетом или информацией в зависимости от того, являются ли действия самого ритора предметом изложения или он излагает факты на основании внешних источников, например, документов, сообщений или иных данных. В зависимости от характера исходных данных ритор строит систему модальностей и других речевых средств, с помощью которых он стремится указать степень достоверности информации и своей ответственности, а также точность вос-

произведения информации. В отчете и информации могут содержаться и авторские оценки, но при правильном построении этого рода изложения такие оценки или комментарии тщательно отделены от основного содержания, чтобы не навязать адресату высказывания решения, которое может оказаться односторонним.

Пример точного построения отчета содержится в переписке Императора Александра II и Великого Князя Константина Николаевича, путешествовавшего по странам Европы и выполнявшего ответственные поручения своего царственного брата. В этой переписке замечательны три обстоятельства — легкий и непринужденный эпистолярный стиль, взаимопонимание, благодаря которому сохранялась конфиденциальность оценок, надежность и значимость информации.

«...Нас встретил на станции принц Кариньян. На улице были выстроены 2 батальона Савойской бригады. Во дворце Король с дочерьми нас дожидались внизу лестницы. Он меня встретил и обнял как старого приятеля. На жену он смотрел во все глаза и прямо пожирал ее глазами. Жинка же во все время нашего пребывания в Турине вела себя с таким тактом, что меня душевно радовала, и была так digne vis-a-vis du Roi, что он во все время вел себя прилично и не говорил не только что ни одного неприличного замечания, но даже ни одного двусмысленного слова.

После того, что король проводил нас в наши комнаты, я отправился с визитом к нему и имел тут с ним длинный разговор. Он благодарил, во-первых, за Твое письмо и просил сказать Тебе слова, что он готов на все услуги, и что Ты всегда найдешь в нем самого верного и искреннего союзника. Потом спросил меня, знаю ли я про предмет посылки Принца Наполеона в Варшаву. Я ему отвечал, что ни слова про то не знаю, как Ты мне это приказывал. Представь себе, что тогда он сам мне все это рассказал в самых больших подробностях, все то, что Ты мне говорил, любезнейший Саша, по возвращении Твоем из Варшавы. Я все его слушал с удивленным лицом, как будто бы совершенную новость для меня. Потом он сказал, что это такая

тайна, что, кроме него и Кавура, никто, даже из министров, про это ни слова не знают, и что все переговоры ведутся личной его перепиской с Наполеоном. Что он очень рад слышать, что мы за Австрию не вступимся. Тут я ему отвечал, что Ты приказал ему сказать, что Австрия ни в каком случае не может рассчитывать на нашу помощь или поддержку, — но он ни слова не говорил про собрание войск наших на их границе, как они с нами сделали в 1854 и 1855 годах, хотя из разных намеков и замечаний его ясно было видно, что ему очень хотелось иметь от меня подобное удостоверение, но я нарочно от этого уклонялся. Потом он долго говорил про растущее неудовольствие в Ломбардии, про организацию Сардинской Армии, которая может выставить до 150 000 войска в самое короткое время, про личный состав генералов, между которыми есть несколько весьма дельных голов, про то, что он сам хочет принять команду. Потом он много говорил про кампанию 1848 года, рассказывал, как часто победа была у них в руках, и они ее теряли от слабости начальников и нераспорядительности, как то было при Santa Lucia и после Goito, и даже утром под Наваррой. Тут пришлось ему говорить про Отца своего короля Карла-Альберта, и я удивлялся, с каким тактом и приличием он касался этого щекотливого предмета. Как сохраняя сыновнюю обязанность любви и уважения к своему Отцу и Государю, он умел указывать на его ошибки и недостатки. Это делает ему самую большую честь. Он справедливо находит, что одной из самых больших ошибок короля было: что его point de depart была революция, и что оттого он всегда был против нее слаб и в борьбе с ней терял всю свою силу и был слаб, как ребенок, несмотря на всю свою железную волю и энергию. Он не хочет впасть в эту ошибку, не хочет упираться на революцию, напротив того, видит в ней гибель и несчастие всей Италии и хочет, напротив, чтобы борьба против Австрии за независимость Италии была борьба чисто политическая. Что для начала войны у него всегда найдется достаточно политических споров и распрей с Австрией, дабы не прибегать к революции, а дабы вести войну освобождения честным и

прямым путем. Я ему отвечал, что мне остается только желать, чтобы он всегда оставался в этом направлении, чтобы он избегал ошибок его Отца и пользовался его несчастными уроками, и что Тебе наверное приятно будет про это слышать. Наконец, он мне сказал, что он полагает, что в апреле или в мае вся эта каша заварится. Отпуская меня, он еще раз повторил, какая это тайна, и действительно даже наш посланник Штакельберг ни слова про это не знает и не подозревает...»⁹⁶

В отрывке замечательны отбор и точность сообщаемых данных, показывающие высочайший уровень дипломатического профессионализма автора письма. Так, учитывая исключительные лицемерие Наполеона III, было важно определить степень доверительности между ним и его союзником.

Повествование тщательно подготовлено. Подготовка состояла в согласовании позиций и суждений Великого Князя Константина Николаевича с государем и в общем направлении темы беседы, но, что также видно по изложению, автор письма предварительно продумал построение беседы, рассчитывая ее именно как источник информации. Не говоря уже о том, что полученные данные проверены последующим разговором с Кавуром, изложение которого следует (опущен в примере), последовательность отраженных в письме реплик указывает на это.

Сообщая о своей неосведомленности, автор сразу побуждает короля высказаться и получает нужную информацию о степени осведомленности и позиции собеседника, источник которой тут же выясняет наводящим вопросом. При этом конфиденциальность и значимость для короля сообщения Наполеона о переговорах в Варшаве проверяется Вел. Кн. Константином, по крайней мере, дважды. Далее автор устанавливает степень желательности для Наполеона, чтобы Россия ввязалась в конфликт, и даже определяет направление и интенсивность дипломатических усилий. Впоследствии автор выскажет оправданное подозрение, что

____________

⁹⁶ Император Александр II, Вел. Кн. Константин Николаевич. Переписка. Российский Архив. II-III, М., 1992. С. 176-177.