— Как мы сможем отблагодарить вас?
— Но вы правильно делаете, что не принимаете приглашений…
— Все здесь так грандиозно, я просто немею от восторга, дон Артемио, немею, немею. Какие вина! А эти утки с дивной приправой!
…Отвернуться и сделать вид, что не слышишь… хватит одного шума… не к чему сосредоточиваться… Приятно улавливать только невнятный говор окружающих… звуки, ароматы, запахи, образы… Пусть называют его, хихикая и шушукаясь, мумией из Койоакана… пусть насмехаются исподтишка над Лилией… Все они здесь и пляшут передним…
Он поднял руку — сигнал дирижеру. Музыка смолкла, танец прервался, и пары остановились. Зазвучали гитары — восточное попурри. Гости расступились: в проходе от двери к центру гостиной, плавно покачивая бедрами и руками, двигалась полуголая женщина. Раздались радостные крики. Танцовщица опустилась на колени и стала извиваться под стрекот барабанов: лоснящееся от масел тело, апельсиновые губы, белые веки, синие брови. Она встала и поплыла по кругу, конвульсивно вращая животом, все быстрее и быстрее. Выбрав старого Ибаргуэна, вытащила его за руку на середину, заставила сесть на пол и принять позу бога Вишну. Танец живота продолжался. Ибаргуэн старался имитировать ее телодвижения. Все улыбались. Она приблизилась к Капдевиле, заставила его снять пиджак и плясать вокруг Ибаргуэна. Хозяин дома смеялся, утонув в кресле, обитом шелком, поглаживая собачьи-поводки. Танцовщица вскочила на спину Коуто и призвала женщин последовать ее примеру. Все смеялись до упаду. У амазонок растрепались прически от этой скачки на закорках, залились потом пылающие лица. Юбки — под общий хохот — задрались выше колен, измялись бальные платья. Некоторые молодые люди — под взрывы смеха — давали подножку красным от натуги «коням», которые наскакивали друг на друга возле двух пляшущих стариков и девицы с голыми чреслами.
Он поднял взор кверху — словно вынырнул из воды, освободившись от балласта. Над растрепанными волосами и голыми плечами — светлое небо перекрытий и белых стен, картины XVII века, ангелы на золотом фоне… А в голове будто отдавался глухой топот крысиных полчищ, крыс — черные усики, острые мордочки, — крыс, обитавших на чердаках и в подвалах этого древнего иеронимского монастыря. Порой они без всякого стеснения шныряют по углам зала, а теперь, там, во тьме, над головами и под ногами веселящихся гостей тысячи и тысячи крыс ждут… наверное… ждут, чтобы броситься вдруг на всех этих людей… заразить… заставить их корчиться от жара и головной боли… от тошноты и озноба… от долгой и страшной рези между ног и под мышками… сдыхать от черных пятен на теле… от кровавой рвоты… Если бы махнуть сейчас рукой… чтобы слуги железными засовами заперли двери… все выходы из этого дома с амфорами и кубками… ломберными столиками… кроватями под балдахинами… коваными замками… сундуками и креслами… двойными чугунными дверями… статуями львов и монахов… И весь фарс был бы здесь похоронен… никто не ушел бы с корабля… Облить тела уксусом… зажечь костры из ароматной древесины… повесить себе на шею четки из тимьяна… и тихонько отгонять зеленых жужжащих мух… А вот — приказываешь им танцевать, жить, лакать вина…
Он отыскал глазами Лилию в этом взбаламученном море людском. Она, одинокая и молчаливая, с безмятежной улыбкой на лице что-то пила в своем углу, повернувшись спиной к дикой пляске и «рыцарскому» турниру… Кое-кто из мужчин уже направился к выходу… поднося руку к ширинке… Некоторые женщины уже стали пудрить носы… открыв сумочки… Он жестко усмехнулся… вот — единственный результат безудержного веселья и обжорства… Тихо хрюкнул… представляя себе… их всех и каждого в очереди у двух туалетов в бельэтаже… всех, облегчающихся от чудесных вин… всех, освобождающихся от обеда, который готовился в течение двух суток — скрупулезно, умело, обдуманно… и вот вам печальный конец этих уток и крабов, пюре и подливок… Хе-хе, самый смехотворный трюк этого вечера…
Скоро все устали. Танцовщица кончила танцевать, и ее окружило полное безразличие. Гости снова стали разговаривать, просить шампанского, рассаживаться на мягкие диваны. Кое-кто возвращался из мест не столь отдаленных, застегивая брюки или пряча пудреницы в бальные сумочки. Вот и кончилась… заранее подготовленная недолгая оргия… запланированная вакханалия..; Снова тихо и нараспев стали плестись разговоры… Снова — притворство мексиканского плоскогорья… снова заботы и хлопоты… словно люди хотят искупить эти минуты, это промелькнувшее мгновение…
— …нет, от кортизона у меня появляется сыпь…
— …ты не представляешь себе, как облегчает душу отец Мартинес…
— …скажите, пожалуйста, кто бы о ней подумал такое. Говорят, они были…
— …мне пришлось перенести…
— …Луис так устает, что ему хочется только…
— …нет, Хайме, Он этого не любит…
— …она слишком задается…
— …посмотрела немного телевизор и…
— …теперешняя прислуга просто невыносима…
— …уже лет двадцать, как они близки…
— …неужели дадут право голоса этим грязным индейцам?
— …а жена одна дома; никогда…
— …это вопросы высокой политики; мы уже знаем…
— …что ПРИ[70] с трудом выплывает; пора ей…
— …приказ сеньора президента в палате…
— …да, я осмелюсь…
— …Лаура, кажется, ее зовут Лаура…
— …поработаем вместе…
— …если разговор опять пойдет об «income tax».[71]
— …для тридцати миллионов бездельников…
— …я тут же размещу свои сбережения в Швейцарии…
— …коммунисты только и знают, что…
— …нет, Хайме, не надо его беспокоить… — …Это будет сказочное дельце…
— …по-идиотски…
— …надо вложить сто миллионов…
— …это превосходный Дали…
— …и мы всё с лихвой окупим в два года…
— …мне прислали его агенты для моей галереи…
— …или, по меньшей мере…
— …в Нью-Йорке…
— …много лет жила во Франции. Говорят… разочарование…
— …давайте соберемся — только одни дамы…
— …Париж — это просто блеск…
— …повеселимся без мужчин…
— …если хочешь, поедем завтра в Акапулько…
— …смех, да и только, — колеса швейцарской промышленности…
— …мне позвонил американский посол, чтобы предупредить…
— …крутятся на десяти миллиардах долларов…
— …Лаура, Лаура Ривьер, она там снова вышла замуж…
— …в авионетке…
— …которые мы, латиноамериканцы, там разместили.
— …ни одна страна не может уберечься от подрывной деятельности.
— …как же, как же, я сам читал в «Эксельсиоре»…
— …говорю тебе: танцует чудесно…
— …Рим — это, конечно, вечный город…
— …но не имеет за душой и пятака…
— …я трудился в поте лица, чтобы реализовать всю свою шерсть…
— …гляди: сидит и боится шевельнуться, как божество в яичной скорлупе…
— …и почему же я должен еще платить налоги этому нищенскому правительству?:.
