поисках клиентов на плотины Олья и Сан-Реновато, а по вечерам карты. Часто ездил в Мехико. Мадридское произношение, которое было у него в детстве, он утратил, а Панфило стойко держался и выговаривал 'с' на кастильский манер. Пепе был голубоглазый блондин, быстрый в движениях; Панфило — густобровый, с тяжелой походкой. Старший брат не позволял себе ни единой мысли, чуждой торговле тканями, младший ждал лишь случая, чтобы переменить образ жизни. Панфило умер холостяком. Хосе в 1873-м женился на — сеньорите Гильермине Монтаньес. В том же году губернатор Флоренсио Антильон распорядился начать постройку театра Хуареса. Усы и бородка клинышком, блестящие фридриховские сапоги сеньора губернатора, белые панталоны, синий кафтан с большими, вышитыми золотом отворотами да шляпа с перьями были лучшим украшением свадьбы Монтаньес — Себальос.
Богомольную, строгую, без тени юмора Гильермину донья Маргарита приняла в семью, но не любила. «Святая дева! Видно, дому этому суждено остаться без шуток». Порой донья Маргарита, словно желая поддеть невестку, заводила речь о задорных, любящих поболтать и поплясать девушках Андалусии. Ее слова, как пенистый прибой по песку, скользили мимо ушей невозмутимо чопорной невестки. Бурое, выжженное плоскогорье побеждало южные испанские сады. Себальосы делались мексиканцами: с той поры, как Гильермина вошла в семью, ее облик стал напоминать картины Эрменехильдо Бустоса.[19] На людях — цветы, декольте; дома — постные лица, высокие воротнички, мрачные тона. Гильермина Монтаньес происходила из старинного рода, богатство которого было основано на разработке рудников. Как известно, для предприятий этого вида со времени войн за независимость обстановка сложилась неудачная, но уменьшение состояния только прибавило гордости Гильермине и ее родне: люди среднего сословия, чтобы чувствовать себя аристократами, охотно предаются тоске по былому. Из-за этих настроений жены торговля тканями еще больше опостылела Пепе, и он задумал пробиваться в высшие слои. Тустепекское восстание[20] и приход к власти Порфирио Диаса решили его судьбу. С оахакским воином[21] в органы центральной администрации пришли родственники Монтаньесов и друзья Себальосов — новые люди, сменившие людей Лердо де Техады, — и Пепе стал чаще наведываться в Мехико. Там ему удалось выяснить одно: горнорудная промышленность возродится. Диас поможет ей, обеспечив дешевые перевозки всеми видами транспорта. Он будет ввозить из-за границы усовершенствованное оборудование для выплавки и очистки низкопробных металлов. Он увеличит спрос на металлы для промышленности. Пепе убедил Гильермину — не без труда, так как ей приятней было тосковать о былом, чем думать о новом подъеме, — что им надо продать несколько старых золотоносных рудников и заняться разработкой новых, добывать ртуть, свинец и олово. Вошли в компанию с одним британским предприятием, и к 1890 году эксплуатация рудников стала приносить немалые прибыли. Быстрое экономическое возвышение Пепе Себальоса на этом не закончилось. Закон 1894 года о пустующих землях позволил ему приобрести — нелегально, но с тайного согласия администрации Диаса — земельные угодья в 48 000 га в полосе, граничащей со штатом Мичоакан. В этом штате Пепе прикупил еще 30 000 га-к пшенице, фасоли и люцерне гуанахуатского поместья прибавились субтропические плоды.
В 1903 году, когда президент Диас прошествовал под бронзовыми капителями и статуями муз, чтобы открыть театр Хуареса, Себальосы занимали одну из почетных лож. Возглавлял семейство Пепе, румяный, с брюшком, с седеющими усами и бородкой в стиле императора Франца-Иосифа. Его окружали: чопорная, надменная Гильермина; все такая же добродушная, хоть уже восьмидесятилетняя, донья Маргарита; воплощение — ворчливой покорности скромного торговца — Панфило; льстиво угодливые Лемусы, превратившиеся после разгрома лердизма в бедных родственников, и лепечущие Родольфо и Асунсьон, впервые сидевшие вечером со взрослыми двое детей, рожденных в целомудренном браке. Этот вечер, можно сказать, был апогеем славы Хосе Себальоса. Во втором антракте «Аиды» губернатор Обрегон Гонсалес сделал ему знак зайти в президентскую ложу для беседы с доном Порфирио Диасом. Во время последнего акта внимание большинства публики разделялось между скорбным пеньем заживо погребенной эфиопско-египетской пары и беседой вполголоса политико-социальной пары в почетной ложе.
— Ваше присутствие — большая честь для нас. Этот вечер останется в памяти у всех, — сказал Пепе.
— Гуанахуато — бастион прогресса Мексики, — отвечал дон Порфирио.
— Увидите завтра, какой чудесный будет праздник. Аюнтамьенто не пожалело сил, — продолжал Пепе, для которого общие фразы были малопонятны.
— Прекрасно, прекрасно, — одобрил дон Порфирио. — И это тоже нужно. Мир стоил нам стольких трудов, что все мы, мексиканцы, имеем право время от времени повеселиться.
— Мир — дело только ваших рук, сеньор президент, — заключил Пепе.
После этого своеобразного посвящения в жизни семьи больших событий не было. Донья Маргарита умерла в 1905 году — году великого наводнения. Панфило переехал из дома в помещение над магазином. Этот недалекий труженик не умел без помощи матери предвидеть перемены моды. Переход от турнюра к узкой юбке, от темных тканей к тонам «фантази» не был вовремя замечен старым торговцем. Недаром мать перед смертью наставляла его: «Смотри же, следи за тем, как одевается Эдуард VII». Панфило не понял глубокого смысла этих слов, и магазин его вскоре превратился в заведение по продаже тканей для торжественных случаев — покупали их только в предвидении официальной церемонии или похорон. С горькой усмешкой наблюдал Панфило, как старые его клиенты направляются в магазин, который открыл на противоположном углу другой испанский коммерсант, недавно прибывший в Гуанахуато, некий дон Хосе Луис Регулес.
Особняк на Спуске к саду Морелоса был местом, где часто устраивались праздничные торжества. Пепе Себальос, сын своей матери, любил веселую суматоху, выстрелы пробок, звуки скрипок и шуршанье шелковых юбок. На этих вечерах, которые в те годы были предметом самых оживленных толков, Гильермина создавала контрастный тон подчеркнутой аристократичности. В каменном особняке встречались лучшие семьи города, принадлежавшие к административным кругам, к горной промышленности и крупной коммерции, семьи, начинавшие обогащаться на производстве хлопка и муки, шерсти и кожи. В большой гостиной на третьем этаже, стиль которой, старинный, в местном вкусе, сменила на рубеже века обстановка во французском духе, квартет играл вальсы Иоганна Штрауса, Хувентино Росаса[22] и Рикардо Кастро,[23] сновали слуги с подносами и даже завязывались политические дискуссии. Обычно образовывались две группы: группа чиновников, коммерсантов и горнопромышленников — сторонники большинства, одобрявшие политику Диаса во всех областях, и группа новых предпринимателей, требовавших кое-каких изменений и большей свободы, людей новых, окружавших президента, которого обе группы уважали и считали незаменимым человеком. Недавно появившийся коммерсант дон Хосе Луис Регулес красовался на этих вечерах весьма-недолго: стоило ему однажды, подмигнув стального цвета глазками, заметить, что необходимо, мол поддержать мелких собственников и покончить с латифундиями, как двери парадной гостиной, если не торговых заведений, для него захлопнулись. Устраивались также время от времени детские праздники для двоих детей. Старшего, Родольфо, прочили в адвокаты. Пепе уже позаботился заранее записать его в католическую школу юриспруденции на 1912 год. Дочку донья Гильермина надеялась выдать замуж, как только той исполнится восемнадцать, и, тоже загодя, как и супруг, готовила в женихи юного Балькарселя дель Мораль, единственного наследника из другой богатой семьи города.
Однажды ночью 1910 года Гильермину известили, что ее муж — такой румяный, такой здоровяк — заболел тяжелой горячкой в соседнем с Леоном селении. Три дня подряд он объезжал верхом свое поместье, и в одну из ночей его захватил в пути сильный ливень. Пепе Себальос умирал от воспаления легких и так сильно бредил, что нечего было и думать перевозить его из грязной глинобитной хижины, где он лежал. Чопорная супруга выехала к нему, но застала лишь погасшие костры, вокруг которых спали пеоны, ржущих спозаранку лошадей и труп Пепе. Патриархи семьи Себальосов, по-видимому, взяли себе привычку умирать в исторические даты: шла третья неделя ноября, и вскоре во всей округе стало известно, что в этот же день в Пуэбле был убит Акилес Сердан.[24]
Едва разошлись участники похоронной процессии, возглавляемой одетыми в траур Гильерминой с двумя детьми, как к вдове подошел Панфило и сказал, что она может рассчитывать во всем на него как на ближайшего родственника. При выходе с муниципального кладбища Гильермина остановилась, глядя на открывающуюся оттуда черно-лилово-зеленую панораму, заполненную горами, церквами и долинами. Направляясь к черной карете, она подумала, что от советов еле прозябающего торговца тканями будет мало
