«русского национального государства») — в первой трети XVI в., ко времени
царствования Ивана Грозного западная граница его проходила под Смоленском и
Черниговом, то столетие спустя (да и ещё в середине XVII в.) западная граница
России проходила под Вязьмой и Можайском. К концу Московского периода Россия не
сумела возвратить даже значительную часть земель на Западе, которые входили в её
состав ещё столетие назад. Впитав в успешной (за счет своей «европейской»
сущности) борьбе с Востоком слишком большую долю «азиатчины», Россия оказалась
неспособной бороться с европейскими противниками. Достаточно беглого обзора
конкретных событий после конца татарского ига, чтобы стала очевидной разница в
этом отношении между Московским и Петербургским периодами.
Несмотря на отдельные тактические успехи, абсолютное большинство войн с
западными противниками либо оканчивались ничем, либо даже сопровождались ещё
большими территориальными потерями. На обоих стратегических направлениях:
попытках пробиться к Балтийскому побережью и вернуть прибалтийские земли (до
немецкого завоевания обоими берегами Западной Двины владели полоцкие князья,
которым платили дань ливы и летты, эстонская чудь находилась в зависимости от
Новгорода и Пскова, а часть Эстляндии с г. Юрьевым непосредственно входила в
состав Киевской Руси) и вернуть западные земли, захваченные Польшей и Литвой
после татарского нашествия, за два с лишним столетия успехи были более чем
скромными.
Плодотворными для России были только войны с Литвой: 1500–1503 гг. (возвратившая
Северские земли) и 1513–1522 гг. (возвратившая Смоленск). Все остальные войны (с
Ливонским орденом 1480–1482 и 1501 гг., с Литвой 1507–1509 гг., со Швецией
1496–1497 и 1554–1556 гг.) ничего не принесли. Война же с Литвой 1534–1537 гг.
привела к утрате Гомеля (отвоеванного было в 1503 г.), а продолжавшаяся четверть
века и обескровившая Россию Ливонская война 1558–1583 гг. не только не решила
поставленной цели (выход в Прибалтику), но и привела к уступке шведам
Иван-города, Яма и Копорья (шведская война 1590–1593 гг. лишь вернула эти
города, восстановив положение на середину XVI в.). Наконец, в результате войн
Смутного времени с Польшей в 1604–1618 гг. Россия утратила и то, что удалось
вернуть от Литвы столетие назад, а следствием войны со Швецией в 1614–1617 гг. —
стала не только новая утрата тех земель, которые были потеряны в Ливонской войне
и возвращены в 1593 г., но и огромной части Карелии с Корелой и полная потеря
выхода к Балтийскому морю. Война с Польшей 1632–1634 гг. принесла ничтожные
результаты: Смоленск так и остался у поляков, удалось вернуть лишь узкую полосу
земли с Серпейском и Трубчевском. Новая война со Швецией 1656–1658 гг. также
была безуспешной. Даже впечатляющие поначалу успехи русских войск в войнах с
Польшей 1654–1655 и 1658–1667 гг. (в самых благоприятных условиях — когда Польша
почти не существовала, потрясенная восстанием 1648–1654 гг. на Украине и едва не
уничтоженная шведским нашествием 1656–1660 гг.) после разгрома под Конотопом в
июне 1659 г. обернулись весьма скромными результатами Андрусовского перемирия,
по которому Россия вернула только то, что потеряла в 1618 г. (и это после того,
как русскими войсками была занята почти вся Белоруссия!), а из всей
освобожденной до Львова и Замостья Украины к России по Переяславской унии
присоединялось только Левобережье. В результате к концу Московского периода,
если не считать украинского левобережья (присоединенного не завоеванием Москвы,
а благодаря движению малороссов) конфигурация западной границы России была хуже,
чем до правления Ивана Грозного.
И вот в течение одного XVIII столетия были не только решены все задачи по
возвращению почти всех западных русских земель, но Россия вышла к своим
естественным границам на Черном и Балтийском морях. Важнейшими вехами на этом
пути было присоединение Балтийского побережья, Лифляндии и Эстляндии в 1721 г.,
возвращение северной и восточной Белоруссии в 1773 г., выход на Черноморское
побережье по результатам турецких войн 1768–1774 и 1787–1790 гг., ликвидация
хищного Крымского ханства в 1783 г., возвращение южной Белоруссии, Волыни и
Подолии в 1793 г. и присоединение Курляндии и Литвы в 1795 г. В течение более
полутора столетий российское оружие не знало поражений, и (за единственным
исключением неудачного Прутского похода 1711 г.) каждая новая война была
победоносной. В целом можно сказать, что в Московский период несмотря на
отдельные успехи, внешняя политика была безуспешной, в Петербургский же —
наоборот — несмотря на отдельные неудачи в целом исключительно успешной.
Европейская территория страны и её население практически удвоились по сравнению
с допетровским временем, и только это обстоятельство позволило России играть в
мире ту роль, которую она в дальнейшем играла.
Расширение территории империи в XIX в. не было ни иррациональным, ни случайным,
а преследовало цель достижения естественных границ на всех направлениях. В
Европе её территориальный рост завершился с окончанием наполеоновских войн,
когда был создан такой миропорядок, в котором Россия играла первенствующую роль.
Приобретение присоединенных тогда территорий (Финляндии в 1809 г., Бессарабии в
1812 г. и значительной части собственно польских земель в качестве Царства
Польского в 1815 г.) часто считают излишним и даже вредным для судеб России.
Однако Бессарабия относится к территориям, входившим ещё в состав Киевской Руси,
а присоединение Финляндии при крайне важном и выгодном геополитическом положении
(сочетающимся с крайней малочисленностью её населения) ничего, корме пользы
принести не могло. (Если что и было ошибкой, то разве что предоставление ей
неоправданно широких прав, позволивших в начале XX в. превратиться в убежище для
подрывных элементов, да присоединение к ней вошедшей в состав России ещё при
Петре и Елизавете давно обрусевшей Выборгской губернии.) Что касается Польши, то
её включение в состав империи вытекало из общеевропейского порядка,
возглавлявшегося Священным Союзом: существование независимой Польши означало бы
провоцирование Россией её претензий на польские земли в Австрии и Пруссии, чего
Россия при том значении, которое она придавала Союзу, допустить, конечно, не
могла.
Другой вопрос, верной ли была ставка на союз с германскими монархиями в
принципе. Но, как бы на него ни отвечать исходя из опыта XX века, тогда у
российского руководства не было никаких оснований предпочитать ему любой другой.
Исходя из реалий того времени не было абсолютно никаких возможностей предвидеть,
как развернутся события в конце столетия, и ту эгоистичную и недальновидную
позицию, которую займут тогда эти монархии. Даже в начале XX в. П.Н. Дурново был
очень недалек от истины, когда утверждал в своей известной записке, что
объективно интересы России нигде не пересекаются с германскими, тогда как с
английскими пересекаются везде. Тем более это было верным для первой половины
XIX в. (что вскоре подтвердила Крымская война). Теперь, разумеется, можно
считать ошибкой и даже первопричиной всех дальнейших неудач российской политики
спасение Австрии в 1848 г. (распадись тогда Австрия, Россия имела бы свободу рук
на Балканах, не проиграла бы Крымскую войну, не вынуждена была бы делать уступки
в 1878 г. и т.д.). Однако Николай I помимо рыцарственности своей натуры и
верности принципам легитимизма, исходил из тех же стратегических соображений,
которые лежали в основе Священного Союза и не были исчерпаны к тому времени (в
