Я в замешательстве направилась к выходу.
– Слушайте, Саша, а вы не в курсе, он женат? – окликнула меня Гала и многозначительно подняла брови. Почему она спросила об этом именно меня?
– Н-нет, – пробормотала я, а сама подумала, какова была бы их реакция, скажи я правду. Кирилл всегда усиленно скрывал факт наличия у него жены, мотивируя тем, что он, факт то есть, может повредить его популярности. Я никогда с ним не спорила.
– А может, он «голубец»? – хмыкнула Нора.
– Что? – не поняла я.
– Ну, в смысле, нетрадиционной сексуальной ориентации…
– Точно, наверно, так и есть! «Голубец»! Наконец-то слово для него найдено! – нервно рассмеялась я.
Мне вдруг захотелось побыть одной, привести чувства в порядок. Невольное, хоть и косвенное, соприкосновение с моей недавней прошлой жизнью выбило меня из колеи.
– Я, пожалуй, пойду. Налью себе что-нибудь выпить, – пробормотала я, забыв о том, что у меня в руках бокал с вином.
– Подождите, Саша, посмотрите же, как Шорохов хорош. Он что, вам не нравится?
– Почему, нравится – сдавленно проговорила я и с тоской посмотрела в сторону выхода.
Кирилл Шорохов действительно был хорош. Густые темно-русые волосы подстрижены по последней моде, велюровый пиджак шоколадного цвета подчеркивает ширину плеч и узость бедер. Ежедневные посещения спортзала не прошли даром. Стильные очки без оправы придавали его лицу весомую загадочность. Я-то знала, что на самом деле у него стопроцентное зрение.
Мне стало душно. Но я не подозревала, какой сюрприз ждет меня впереди.
– Где ты ходишь, голуба моя? – прохрипел до боли знакомый баритон, едва мы с Норой переступили порог гостиной.
«Не может быть, не может быть…» – раскаленным молотом застучало у меня в мозгу.
– Ох, Господи, прости, дорогой! – захохотала Нора и устремилась вперед.
В кресле перед камином развалился Денис Шмаков – звезда телесериалов и театральных подмостков. «Сердцеед Казанова», наш отечественный ответ Шварценеггеру, Сталлоне и Брюсу Уиллису, вместе взятым..
– Саша, идите скорее сюда, я вас познакомлю. На деревянных ногах я приблизилась.
– Вот, это Денис Шмаков, – торжественно произнесла Нора.
Мы с Денисом в полнейшем изумлении уставились друг на друга.
– Да, да, тот самый Шмаков, – по-своему истолковав мое молчание, добавила Нора.
– Да мы сто лет знакомы! – загоготал Денис, порывисто вскочил с места и сгреб меня в охапку. – Алекс! Вот так встреча!
Меня обдало запахом из прошлого – смесью лимона и бергамота, смесью разочарований и утраченных иллюзий…
Шмаков оторвал меня от пола и чмокнул в щеку. А я и забыла, какой он высокий и сильный…
Весь вечер Шмаков балагурил, травил анекдоты, рассказывал театральные байки.
Гала и Нора с обожанием внимали ему. Глаза их возбужденно блестели, смех казался преувеличенно громким.
Лиза так и не пришла. Ее тарелка с неизменной вареной капустой, накрытая фарфоровой крышкой, осталась нетронутой.
Покончив с шашлыком, Шмаков уселся за рояль и запел хорошо поставленным хрипловатым голосом:
– «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая…»
Надо же! Те же байки, те же арии… Как будто не прошла уйма лет.
Денис был по-прежнему красив. Но в его внешности появилось нечто инфернальное, делающее его похожим на американского актера Джонни Деппа. Темные блестящие волосы. Очень прямые. Черные глаза. Такие черные, что сливались по цвету со зрачками. Впалые щеки, волевой подбородок, твердый, четко очерченный рот…
Вероятно, с возрастом в нем заговорила цыганская кровь. Прабабка Шмакова была таборной цыганкой.
Я подумала о превратностях судьбы, настойчиво толкающей меня в ту же самую реку, из которой я однажды с трудом выбралась, поднялась и вышла на улицу.
Сумерки сгустились до молочной белизны. С бледного неба ухмылялся призрачный лунный диск, расположившийся по соседству с тающим солнцем. Ждал своего часа.
Я пристроилась на плетеном, мокром от вечерней росы, кресле. Закурила…
Из дома неслись бравурные звуки музыки, оглушительные взрывы хохота.
Я выбросила окурок, откинулась на спинку и прикрыла глаза.
Перед мысленным взором всплыли картинки пятнадцатилетней давности.
После травмы, полученной в училище, я три месяца провалялась в ЦИТО. А выйдя из больницы, впала в глубочайшую депрессию.
Наступило лето. Мои одноклассники, сдавшие выпускные экзамены, разлетелись по стране. Фиалку зачислили в труппу Большого театра, кто-то распределился в Мариинку, кто-то – в Пермский Государственный…
Они были счастливы, у них все было впереди. А у меня…
Моя мама тогда растерялась. По-моему, впервые в жизни. Ведь у нее всегда все было расписано, разложено по полочкам заранее.
Но тут вмешалась судьба. Сын ректора ГИТИСа, напившись в хлам, вылетел из седла своего мотоцикла и раскроил череп. Мой отец вернул парня с того света и преисполненный благодарности ректор предложил мне и моим родителям любой факультет – на выбор.
Я, конечно, мечтала о сцене. Актерский, режиссерский факультет – мне было все равно. Лишь бы творческий. Но врачи категорически запретили мне любые физические нагрузки, а какой актерский курс может обойтись без уроков танца и сценического движения?
Вот так я стала студенткой театроведческого факультета, тихого, спокойного и… смертельно скучного.
Я с трудом отсиживала положенные лекции и неслась на свое излюбленное место – заветную скамеечку в знаменитом «гитисовском» скверике, расположенном напротив входа в институт. Устраивалась на спинке, свесив ноги на сиденье. Было ужасно неудобно, но почему-то там все сидели именно так.
Я ждала, когда появятся «небожители» – студенты творческих мастерских. Они гурьбой вываливались из дверей после занятий по актерскому мастерству. Я остро им завидовала и с жадностью вслушивалась в обсуждение сыгранных на уроке отрывков и этюдов.
Однажды поздней осенью один из «небожителей» подсел ко мне.
– Что одна мерзнешь, голуба моя? – спросил он и подмигнул.
Глава 9
День тот же
Я открыла глаза. Оказалось, что уже совсем стемнело, и торжествующая луна победно пялится с угольного неба.
Денис протянул мне бокал вина, придвинул поближе садовое кресло и плюхнулся в него.
– Ох, прав старик Гумилев, – вздохнул он. – Если б ты была со мной, голуба моя, все было бы по- другому…
– Ты что, стал бы тогда президентом Соединенных Штатов? – усмехнулась я.
– Ну, зачем ты так, Алекс? – с укоризной произнес Шмаков. В его голосе прозвучали трагические нотки. – Просто я был бы тогда счастливым.
– Ты неисправим! – окончательно развеселилась я. – Прибереги лучше свой пафос для сцены.
