– Помню, – затравленно пробормотала Катя и вскинула на родственницу полные боли глаза. – Тогда я совсем ничего не понимаю. Кому нужно издеваться надо мной таким диким образом? Ведь это чудовищно...
– Не обращай внимания, вот что я тебе скажу. Плюнь. Кто бы это ни был, он достиг своей цели – выбил тебя из колеи. А ты назло ему вернись обратно в колею, как ни в чем не бывало. Забудь, как страшный сон. Знаешь что? Отдай мне это дурацкое письмо, чтобы оно не мозолило тебе глаза, – Марина сложила вчетверо листок бумаги и засунула обратно в конверт. Руки ее при этом слегка подрагивали. Или Кате так только показалось? – А я на досуге мозгами пораскину, кто это у нас такой шутник. Может, вспомню, кому давала твой новый адрес.
– Спасибо, – прошептала Катя. Спазм сдавил ей горло, слезы закипели на ресницах. – Спасибо. Прости, я просто запуталась.
– Ладно, не парься по этому поводу. Уже простила. – Марина старалась выглядеть беззаботной, но удавалось ей это с трудом. Катя видела, что она здорово напряжена. Почему?
– Как там Леша? – спросила Катя.
– Лешка-то? – Марина отвернулась к окну и уставилась на улицу. – Того Лешки, которого ты знала, уже нет. Как будто оболочку оставили, а нутро заменили. Я не могу так больше! – всхлипнула Марина. – Не могу...
– Что это ты не можешь, мать? – заспанная Варвара появилась на кухне и включила чайник. – И вообще, что вы так орете? С дуба рухнули? Поспать ребенку на заслуженном отдыхе не даете. У меня каникулы, между прочим. Привет, Кать. – Варя чмокнула Катю в щеку. У Кати защемило сердце – так девочка была похожа на Костю.
– Мне пора, – заявила Марина, обращаясь к дочери, – завтрак в холодильнике, разогрей в микроволновке. Пошли, Катя, я тебя подброшу до метро. Кстати... Тебе очень идет эта прическа.
– Что это ты, Королева, на работу опаздываешь? – проворчала вахтерша на служебном входе, когда запыхавшаяся Катя влетела в театр. – Спектакль уже сорок минут как начался.
– Я предупредила Мабель Павловну, что приду попозже, – пробормотала Катя, снимая куртку.
– А, ну тогда смотри. – Зинаида Васильевна отхлебнула чаю из щербатой кружки, вытащила из-под древнего телефонного аппарата сложенный вдвое тетрадный листок и протянула Кате: – Слышь, Королева. Тут вчера парень какой-то заходил, тебя искал. Я говорю – не работает она вечером. Он телефон твой просил, так я не дала. Хошь, говорю, свой оставь, а я передам.
– Какой парень? – растерялась Катя.
– А я почем знаю? Он мне не представился. Ничего такой, видный, – расплылась в улыбке вахтерша и подмигнула: – Ну, чего застыла, как памятник? Будешь брать или нет?
– Спасибо, – поблагодарила Катя и отправилась по лестнице пешком на третий этаж, где располагались женские гримуборные. По пути развернула листок и прочла: Богданов Андрей и номер телефона. Ни имя, ни фамилия ни о чем ей не говорили. Она сунула бумажку в карман джинсов и тут же о ней забыла, потому что из коридора донесся истошный крик Бондаренко:
– Да как вы посмели так со мной поступить? Я это дело так не оставлю. Учтите, я всех на ноги подниму! Я вам устрою «райскую жизнь»! – визжала она.
Катя взбежала вверх по ступенькам и застала следующую картину. Пунцовый Яков Борисович Пескарь, зав. труппой театра, стоял напротив разъяренной Ларисы и тихо бубнил:
– Ларочка, вы не так поняли. Ничего страшного не произошло...
– Ах, не произошло? Да кто вам позволил решать за меня? Что страшно, а что нет? Вы уже довели Дроздовскую до могилы, теперь за меня взялись? Но предупреждаю, у вас этот номер не пройдет! Я прессу подключу, телевидение. Я на вас управу найду! Да я вас в порошок сотру. Вы забудете сюда дорогу, ясно?
Чтобы не попасться под горячую руку, Катя поскорее прошмыгнула в гримерный цех и поплотнее закрыла за собой дверь.
– Что это с ней? – шепотом спросила Катя, кивнув в сторону коридора.
– Ой, – махнула в ответ Ржевская, – ужас прямо. Артистку новую на ее роль вводят, вторым составом, вот и скандалит.
– Бред какой-то, – пробормотала Катя, пожав плечами.
– Ох, не говори, – покачала головой Мабель Павловна, – чтоб у нее другого горя в жизни не было, прости меня господи! Молодая она еще, глупая!
– Да наглая она! – скривилась Агафонова. – Слишком легко ей все достается.
В антракте Катя понеслась в буфет. Есть хотелось нестерпимо. Выстояв длинную очередь, она взяла винегрет, компот и куриную котлету. Все столики были заняты, и, подхватив поднос с едой, Катя отправилась в гримерный цех. Благополучно миновав лестничный пролет, на повороте она неожиданно врезалась в Бон-даренко. Поднос дернулся, и стакан с компотом опрокинулся. Бондаренко едва успела отпрыгнуть в сторону.
– Не театр, а сборище уродов какое-то! Дура безрукая, смотри, куда идешь! – прошипела она и вдруг преобразилась. Место разъяренной фурии заняла милая, застенчивая девушка. – Катенька, с тобой все нормально?
– Да... – пробормотала Катя и в недоумении обернулась. Из лифта, попыхивая сигарой, выплывал Порогов. «Так вот отчего такая метаморфоза», – усмехнулась Катя про себя и быстренько ретировалась.
Глава 18
Наталья Андреевна Дроздовская решительно отложила в сторону новый роман популярной писательницы.
– Чушь какая, – пробормотала она, вылезая из-под теплого одеяла, – сплошные вздыбленные копья и влажные расщелины.
В спальне было прохладно – для полноценного сна необходим свежий воздух. Наталья накинула уютный стеганый халат и спустилась вниз, на кухню. Заварила себе травяной чай, добавила ложку меда и забралась с ногами на диван. Прошло уже два дня с тех пор, как равнодушный доктор в клинике устало сообщил ей о том, что результат в принципе положительный. Он так и сказал – в принципе положительный. Что это значит, Наталья, окрыленная надеждой, не спросила. А теперь вот мучилась. Почему – в принципе? А если без принципа? Как любой врач, когда дело касалось близких ей людей, она терялась и была не в состоянии объективно воспринимать факты. С самого начала она была готова к длительной, изнуряющей борьбе. И вот, когда уже столько пройдено, какой-то дурацкий принцип не дает ей существовать.
Наталья тряхнула головой и с досадой обрушила чашку с недопитым чаем на ни в чем не повинный стеклянный столик. Чай расплескался, оставив на отполированной поверхности неровные пятна.
Наталья тихонько отворила дверь в детскую и застыла у кровати сына. Мальчик разметался во сне, на щеках играл лихорадочный румянец, светлые волосы закрутились в тугие локоны.
– Ангелочек, – глотая слезы, прошептала она. В комнате было душно – отопление работало на полную мощность. Наталья придвинула кресло и села. – Господи, за что? – беззвучно взмолилась она. – За что? – Хотя она уже давно не верила в Бога. Бог перестал для нее существовать в тот день, когда отнял у нее единственного любимого человека. А теперь вот хочет забрать его ребенка.
Наталья мысленно перенеслась в то счастливое время, когда Он был рядом. Улыбнулась собственным воспоминаниям. Воспоминания – это единственный рай, из которого мы не можем быть изгнаны.
Они познакомились в больнице. Он поступил ночью по «скорой» в ее дежурство с острым приступом аппендицита. Бледный, потный от боли и страха. Она тогда не обратила на него никакого внимания. Просто делала свою работу – спасала человеческую жизнь. Даже не узнала его спустя две недели, когда он пришел в ординаторскую перед выпиской. С огромным букетом роз и коробкой швейцарского шоколада – неслыханной роскошью для далекого 1993 года.
– Самому красивому анестезиологу постсоветского пространства, – торжественно заявил он и упал на одно колено. И тут же сморщился – шов после операции еще не до конца зажил.
Его звали Владимир. Владеющий миром – в переводе со старославянского. У него была редкая, романтическая профессия – вулканолог. Он работал в институте физики Земли, занимался разработкой методов предсказания извержений вулканов. Он обожал их – этих подземных драконов, мнил их живыми
